– После того как Табби Смит в 2007 году подал в отставку с поста главного тренера университета Кентукки, вас интересовала эта позиция?
– Я ждал телефонного звонка. Но так и не дождался. Однако, как говорила моя жена, оказаться в Мемфисе было лучшим, что могло случиться с нашей семьёй. В то время во мне нуждались именно там. Поэтому я решил, что надо закончить свою работу, а не бросать её на полпути. Уже потом я оказался в «Кентукки».
– Почему же вы приняли команду в 2009-м?
– Это было лучшее время, так как Табби выиграл с командой национальный титул в 1998-м, и его любили в городе. Принять команду после него было очень трудно. Ни в коем случае не принижаю заслуг Джиллиспи, но у Билли в течение этих двух сезонов результаты были не очень. То немудрено, ведь половина состава ушла в первом раунде драфта. Разумеется, болельщики были недовольны. Я пытался объяснить им, что это честь для нашего университета и подобного ранее не случалось, но находились те, кто отвечал мне: «Это не имеет отношения к чемпионату». Что ж, они ошибаются, успехи игроков на ярмарках талантов напрямую связаны с их успехами в НСАА. Именно студенты приносят вам победу в чемпионате, так что, в конце концов, речь идёт о них, хотя, разумеется, в каком-то смысле они всё ещё дети. Баскетбольная программа помогает им раскрыться. Необходимо работать ради игроков, чем я сейчас и занимаюсь.
– Что нового вы открыли для себя за эти четыре года в «Кентукки»?
– Такое ощущение, что каждый норовит сказать, что фанаты команды – злобные и неприятные люди. Но знаете, на самом деле это не так. Во время просмотра наших игр они сходят с ума даже в большей степени, чем я. Они умны, образованны и страстно переживают за команду. Кто-то однажды сказал мне: «Бьюсь об заклад, ваши фанаты сошли с ума после поражения от „Дьюка“ (13 ноября. – Прим. „Чемпионат.com“)? Это сильное преувеличение. На самом деле они знают, что у нас молодая команда, и мы будем прогрессировать. Но хотят, чтобы существующая система скаутинга игроков по всей стране позволяла выигрывать титулы. Это не означает, что мы должны быть лучшими во всём, просто надо стремиться к этому. Студенты думают так же. По правде говоря, всё, что вы говорите и делаете, подвергается анализу в большей степени, чем где-либо еще. Это почти то же самое, что быть президентом: что бы вы ни сказали, на следующий день все будут об этом знать. Таким образом, там, где я раньше мог расслабиться и пошутить, теперь я должен осторожничать, потому что любое слово приобретает смысл.
– Вы часто пользуетесь социальными сетями, хотя большинство тренеров их игнорирует. Как вам это пришло в голову?
– Хочу сразу отметить, что это не для привлечения игроков. Это возможность стать ближе к болельщикам нашей команды, объединить их. Кстати, возможно, это объединяет и наших недоброжелателей. Приоткрою небольшой секрет: у меня даже нет компьютера, мой помощник пишет большинство сообщений за меня. Но ни слова не появляется в ленте без моего прочтения, но я не смотрю комментарии. Так что если кто-то пишет умные мысли, я этого не увижу, и если недоброжелатель думает, что, написав туда, он как-то меня заденет, то он зря тратит своё время.
Мой сын Брэдли сидит, уткнувшись в монитор компьютера, даже во время просмотра телевизора. В таком вот веке мы живём. Будь то компьютер или телефон, он постоянно сидит в социальных сетях. И когда ко мне пришли с идеей создания своего аккаунта в „Твиттере“, я сказал: „Объясните, что это такое“. После этого мы создали страницу в „Фейсбуке“. За прошлый год у нас было порядка пяти миллионов просмотров аккаунта, и, что интересно, более половины посетителей были женщины. Надеюсь, что они матери парней, которые могли бы оказаться у нас. Но мы до сих пор пытаемся выяснить: что, чёрт возьми, нам даёт эта социальная активность?
Я думаю, что одна из причин, по которой некоторые тренеры неохотно ввязываются в подобные авантюры, кроется в том, что они хотят всего и сразу. Многие из них, и в этом я с ними не согласен, не хотят начинать, пока не будут уверены в том, что у них будет 100 или 200 тысяч подписчиков. Логично, что сразу столько не будет. Вначале мы были лишь одними из тех, чьи сообщения можно было бы почитать на досуге. Со временем армия разрослась.
Джон Калипари
– У вас очень интенсивная, нервная и отнимающая много времени работа под постоянным давлением. Когда вы успеваете помимо тренера быть ещё и примерным семьянином?
– Мне кажется, что жёнам и детям тренеров приходится тяжелее всех. Вы вынуждены проводить массу времени вне дома: встаёте в 7 утра, а возвращаетесь в 10 вечера. Но с возрастом я научился распределять время и расставлять акценты. Приходится думать, как использовать время наиболее рациональным образом. Я стараюсь посещать большую часть игр сына. Моя жена – домохозяйка и воспитывала детей дома. Знаете, этот процесс имеет много общих черт с тренерской работой. Будучи наставником, приходится заниматься воспитанием и других детей, иногда в ущерб собственным. Впрочем, надеюсь, что моим хватало внимания. Хотя порой, безусловно, недостаток общения, вероятно, и возникал.
– Что для вас является наиболее сложным в профессии тренера?
– Думаю, что самая большая проблема – это знакомство с игроками и попытки узнать, что мы можем сделать, чтобы помочь им стать улучшенной версией самих себя. Каждый ребёнок индивидуален, и к каждому нужен свой подход. Вы не можете прийти и сказать им: „Я работаю со всеми одинаково“. Это не сработает. Занимаясь с ребятами, стараюсь найти свой подход, не обращая внимания на принципы работы с игроками других тренеров, не сужу себя, глядя на них. Если я буду зациклен на этом, то в голову постоянно будут лезть ненужные мысли. Когда вы начинаете быть одержимым чем-либо, вы проигрываете. Отправляясь на игру, я старался думать о том, как победить тренера соперников, ведь он бросает мне вызов… И так было на протяжении многих лет. Однако оглянувшись, я понял, что допускал ужасную ошибку. Потому что тогда это был вопрос того, как мне переиграть другого тренера, а не как моим подопечным на паркете одолеть соперника.
– Какая команда, кроме „Луисвилля“, является главным конкурентом „Кентукки“?
– Мы относимся к каждой встрече одинаково, и неважно, с кем мы играем сегодня: „Луисвиллем“, „Индианой“, „Северной Каролиной“, „Дьюком“, „Канзасом“, „Лос-Анджелесом“, также я мог бы назвать „Теннесси“, „Флориду“ и пару других коллективов – любая встреча с ними имеет значение для наших болельщиков и надолго остаётся в их памяти. У нас достаточно важных игр, потому что мы являемся хорошим раздражителем для большинства дружин. Но противостояние не может быть односторонним, оно должно иметь значимость для обоих соперников.
Игра с „Луисвиллем“ в этом отношении однозначно выделяется. Но поскольку у меня команда составлена далеко не только из местных игроков, для них эта игра не приобретает такого большого значения. Это ни в коем случае не демонстрирует неуважение к ней, однако, по их мнению, это просто ещё одна игра. Они знают, что необходимо приложить все силы, чтобы оппоненты в конце игры выглядели такими же измученными, как и другие команды, попадающиеся у нас на пути. Наш поединок против „Дьюка“ транслировался по телевидению, так что это была большая игра. К тому же мы играли с командой, имеющей очень хорошую репутацию, но наши игроки не знают историю этого противостояния.
– Как долго вы сможете выдерживать этот сумасшедший ритм работы?
– Наверное, ещё лет шесть, а может быть, семь. Я не из тех людей, которые могли бы остаться только ради хорошей зарплаты или рекордных победных серий. Говоря о долгосрочной перспективе, я хотел бы со временем передать плоды своего труда кому-то другому и, что очень важно, сохранить всё, чего смог достичь.
– Какое ошибочное мнение о вас является самым расхожим?
– Я не знаю, да и, честно говоря, меня это не волнует.