Тогда, в 2000-м, ни Олег Иванович, ни сам Андрей старались не говорить о
случившемся. Зимой же 2005-го, когда Тихонов, так и не сумев вернуться в
«Спартак», оказался в «Химках», мы с ним почти неделю вспоминали всю его
карьеру, событие за событием, день за днем. И Андрей предельно откровенно
рассказывал о расставании с красно-белыми. Спустя полгода часть той истории
появилась в российской печати, но многое все равно осталось за кадром. До
сегодняшнего дня. Итак, уникальный рассказ Андрея Тихонова о подноготной его
расставания со «Спартаком».
Я НЕ ПОСЫЛАЛ ИВАНЫЧА НА ТРИ БУКВЫ
Тот сезон у меня не заладился, с самого начала все было не так, тем не менее,
приближения своей спартаковской кончины я не ощущал, – горько улыбается ТИХОНОВ.
– Думал, в худшем случае вычеркну год, а потом все пойдет как прежде. И вдруг в
середине августа ко мне подошел человек, имеющий отношение к руководству, и по
секрету намекнул: «Андрей, соберись. Это твой последний шанс». Я обещал человека
не выдавать, поэтому даже сейчас не называю его имени. Тогда я, конечно, всерьез
такое предупреждение не воспринял, хотя настороженность появилась. Я знал
жесткость Олега Ивановича в подобных вопросах, знал его умение резать мясо по
живому. Все помнят, как в свое время Бесков убрал его из команды, так вот,
Романцев перенял у Константина Ивановича подобную методику. Она еще получила
название «Шоковая терапия». Подразумевалось, что убирая одного человека, ты
встряхиваешь команду, как бы даешь ей дополнительный электрический заряд. Но
анализируя все предыдущие «увольнения» – Мамедова, Цымбаларя, Юрана – я приходил
к выводу, что в данный список никак не попадаю. Не было с моей стороны
нарушений, да и от Олега Ивановича никаких намеков на наше грядущее расставание
не исходило. И в 2000-м мы общались с ним, так же, как и в прежние яркие годы, я
уж лет пять как не слышал от него ни одного громкого или грубого слова в свой
адрес. Муссирующиеся до сих пор в прессе слухи о том, что у нас после матча с
«Реалом» в раздевалке произошла ссора, в результате которой я послал Романцева
на три буквы, полнейшая чепуха. В Мадриде я сыграл не лучшим образом, но мы еще
могли отыграться. В концовке встречи Булатов зачем-то с сорока метров с левой
ноги запустил мяч на трибуны, и по окончании встречи я ему тот эпизод припомнил.
На что мне Витя ответил: «Если б ты забил, то все было бы по-другому». Романцев
вклинился в наш диалог и встал на сторону Виктора: «Андрей, ты должен себя
корить, а не ребятам «пихать». Я действительно обязан был забивать, поэтому
ничего не ответил. Откуда взялась в прессе сага о трех матерных буквах, загадка.
Если бы я забил «Реалу», а команда выиграла, то никакого отчисления не было бы.
Уверен, все сошло бы на нет. Но вратарь шустро вылетел из ворот, мяч по мокрому
полю отскочил чуть резче, чем я ожидал, и излишне поторопившись, я не попал по
нему так, как наметил. В футболе подобное бывает сплошь и рядом, но от меня той
осечки ждали, она должна была стать моей собственноручной подписью в моем же
приговоре. Так оно и произошло.
ХОТЕЛИ ПРИКРЫТЬСЯ МОЕЙ ПЕЧЕНЬЮ
Когда мы возвращались в Москву, в самолете ко мне подошел тренер Самохин и
сказал: «Андрей, ты завтра с утра подъезжай в клуб, по деньгам решить надо».
Сергеич говорил неуверенно и расплывчато, я сразу заподозрил неладное, хотя
версию мне изложили правдоподобную.
Так получилось, что нам несколько месяцев не платили зарплату и премиальные.
Ребята у меня, как у капитана, постоянно спрашивали: когда? И за пару-тройку
дней до отлета в Испанию я собрал команду в девятой комнате на базе и попросил
доктора позвать Олега Ивановича. Когда Романцев пришел, я обратился к нему, как
к тогдашнему президенту клуба: «Олег Иванович, мы уже несколько месяцев не
получаем причитающиеся нам деньги. Мы ничего не требуем. Просто скажите, когда
нам что-нибудь выплатят, чтобы мы могли планировать решение своих бытовых
вопросов». Романцев изменился в лице: «Какие тебе еще нужны деньги?!» –«Мне
никакие не нужны, вы ребятам скажите, когда они получат свои». Олег Иванович
бросил на меня холодящий душу взгляд, и разговор на этом закончился. В той
ситуации я оказался крайним. Мой шаг был признан дерзким и, как я теперь
понимаю, предопределил мою судьбу.
Когда на следующий день после матча с «Реалом» я ехал в клубный офис, все же
тешил себя иллюзией, что вызывают меня для того, чтобы обсудить тему выплаты
денег для команды. Хотя, уходя из дома, жене сказал: «Все, Надя, отчислять меня
сейчас будут». В той фразе был элемент черного юмора, Спартаковцы частенько,
направляясь в офис, говорили своим семьям подобные слова. Но на этот раз они
оказались пророческими.
За столом сидели: Романцев, Заварзин и Шикунов. Не помню, кто из них заговорил
первым, по-моему, Заварзин. Слова прозвучали такие: «Андрей, ты провел неудачный
сезон. Ты не оправдываешь наших ожиданий и закрываешь дорогу молодым. Ты устал,
и тебе нужно отдохнуть. Сиди дома, на базе не появляйся, а мы тебе будем платить
причитающуюся по контракту зарплату». Положили деньги, которые мне задолжали, и
я окончательно понял, что меня списали в утиль. Потом началось и вовсе ужасное,
стали разрабатывать версию для прессы. Поступило предложение: «Давай мы скажем,
что у тебя проблемы со здоровьем. Ты же ведь когда-то болел гепатитом, вот якобы
печень и не выдержала нагрузок». Я категорически такой вариант отверг: «Кому я
тогда буду нужен? Я еще играть хочу. Это ваша головная боль – объяснять мое
отчисление. Говорите, что хотите, но только не вредите мне». В итоге сошлись на
том, что не будем поливать друг друга грязью. Каждый из нас обязался вести себя
достойно.
МЕНЯ ВНЕСЛИ В ЧЕРНЫЙ СПИСОК
Только вот почему-то, когда я приехал на базу попрощаться с ребятами и забрать
вещи, меня не пустили на территорию. Как на КПП охранник мне сказал, что Тихонов
внесен в черный список, у меня внутри все закипело. Возникло ощущение, что люди,
которым я доверял, украли у меня восемь лучших лет жизни. Меня переклинило,
голос стал металлическим: «Звоните Романцеву и решайте вопрос, иначе за себя не
ручаюсь». На вахте связались с Олегом Ивановичем и через какое-то время реши ли,
что лучше Тихонова все-таки пустить.
«Спартак» всегда был подобен разогнавшейся машине, которая продолжала ехать
независимо от того, кого из нее выбрасывали. Никакие кадровые изменения никогда
не обсуждались. Как после выяснилось, даже в 2003-м, когда Романцева самого
выжили из клуба, не произошло никакого взрыва. Олег Иванович стал заложником
своей собственной системы и своей философии. Никто за него не вступился, все
работали в обычном режиме, без лишних разговоров и интриг. В 2000м так было и в
моем случае. Ребята, конечно, испытали шок, но жизнь в команде от этого, к
счастью, не остановилась.
Да, Егор намеревался собрать лидеров и пойти на поклон к Олегу Ивановичу, но я
его отговорил. Во-первых, когда-то я сам с тем же Титовым ходил просить за
Цымбаларя, но результата это не возымело. А во-вторых, я осознавал: если уж
меня, фигуру на тот момент, в общем-то, неприкосновенную, так просто убрали, то
с другими могли и вовсе сделать что угодно. Очень не хотелось, чтобы из-за меня
кто-то пострадал. Поэтому мне вдвойне было неприятно, что руководство клуба
опасается меня как предводителя какого-то мифического восстания и старается меня
изолировать.
Пацанам-то я как раз, дабы не сыпать ни себе, ни им соль на раны, старался своих
переживаний не показывать. Держался, как мог. А вот когда принялся собирать вещи
в номере, то немного «поплыл». Восемь лет я провел в стенах той комнаты, каждая
фотография на полках, каждый журнал на столе, каждая футболка в шкафу вызывали
шквал воспоминаний.
СКАЗАЛ ЖЕНЕ, ЧТО МЕНЯ ВЫГНАЛИ, И МЫ С НЕЙ РАССМЕЯЛИСЬ
На меня вмиг обрушился весь мой спартаковский период, все мои голы и травмы. Я
столько раз имел возможность уехать за границу, но всегда дорожил этим ромбиком.
И вот теперь я «Спартаку» не нужен, унижен и выкинут на свалку. Обида меня
разрывала изнутри, мне не хватало воздуха. Такие приступы в первую неделю моей
безработной жизни преследовали меня довольно часто, но я всегда старался их
маскировать. Считаю, что вел себя абсолютно нормально: не напивался, локти не
кусал, на людей не кидался, голос не повышал. Даже позволял себе какие-то шутки.
Взять хотя бы первые минуты после разговора в офисе. Я сел в машину и позвонил
жене. Надя лукаво спросила: ну что, тебя выгнали? Я ей в тон так же весело
ответил: «Да», и мы оба непонятно почему стали смеяться, причем абсолютно
искренне. Вечером, когда сумасшедший день подошел к концу, мы уселись с ней
искать какие-то позитивные моменты в случившемся, и я даже испытал небольшое
облегчение от того, что у меня появилось время оглядеться.
Я давно и долго бежал вперед, не давая себе пауз. На меня изо дня в день давила
тяжелейшая ответственность, я, пожалуй, все эти годы не принадлежал сам себе.
Теперь вот позволительно сбросить с себя тяжелейший груз и почувствовать
настоящую свободу.
Выдержки из бесед Андрея Тихонова и Алексея Зинина.