В минувший уик-энд американец Майкл Чанг, в 1989 году ставший самым юным победителем «Ролан Гаррос», был удостоен чести войти в Международный теннисный зал славы.
В 1989 году он ворвался на сцену турниров «Большого шлема», играя главную роль в теннисной саге о Давиде и Голиафе, развернувшейся на красных глиняных подмостках «Ролан Гаррос». В четырехсетовом матче против Ивана Лендла американец Майкл Чанг победил не только своего мощного соперника, но и собственную травму. Оружием против Лендла стала хитрая подача Чанга, которую потом он стал называть «тем камушком, который поверг Голиафа».
В сокрушительном поединке Чанг вышел победителем матча, а затем не сдался перед скептически настроенной толпой французских зрителей и в финале одержал историческую победу над Стефаном Эдбергом. Этот успех сделал его самым юным победителем турнира «Большого шлема»: ему было 17 лет и три месяца. Маленький Давид сразил маститых чемпионов одной впечатляющей серией победоносных встреч.
Теперь 36-летний Чанг стал членом Международного теннисного зала славы. «Это действительно большая честь быть посвященным в члены теннисного зала славы, — сказал Чанг. – Сражаться на протяжении 16 лет с лучшими игроками мира было совершенно невероятной привилегией, и я всегда буду ценить и помнить тот опыт, который я разделил со своей семьей, друзьями и болельщиками. Это признание, безусловно, следствие самоотверженности, веры и силы моей семьи, а также, что ещё важнее, знак любви Господа».
«Какую сторону жизни Майкла ни возьми, везде он основателен, вдумчив и профессионален, – признался давний соперник Чанга Джим Курьер. – У него есть очевидный талант и атлетизм, это то, что он демонстрирует на корте и что всем видно. Но что действительно придает Майклу силу, так это его убежденность и твердая вера, где бы он ни находился – на корте или вне него».
Занимающийся в настоящее время тренерской и комментаторской деятельностью Чанг рассказал о своей теннисной карьере, а также о той роли, которую его семья и его вера сыграли для спортивного успеха.
– Что вы узнали о самом себе благодаря игре в теннис?
– Я действительно чувствовал, что турниры дают мне многое, и теннис стал тем полем, где я совершил достаточно открытий, – признаётся Майкл Чанг. – Спорт – великолепная среда для того, чтобы вырасти как человеку. Теннис многому научил меня: он преподал мне уроки о жизни, об успехе и о поражении. В теннисе ты познаешь себя и познаешь людей. Я смог оглянуться и посмотреть издалека на какие-то свои встречи, и тогда я сказал: «А ведь жизнь – это приключение!» Всегда будут светлые и тёмные полосы, и я хотел бы, чтобы мой опыт прохождения через трудности пригодился бы кому-нибудь, как и моя вера и мои выводы.
– Есть ли какие-то ваши личные черты или особенности тенниса, которые, как вы чувствуете, были неправильно поняты в то время, когда вы играли?
– Не думаю, чтобы меня так уж не понимали, но наверняка люди не знают меня так глубоко, как действительно можно узнать человека. Думаю, что, грубо говоря, люди знают, кто я такой на корте и вне него. Но возможно, что они не понимают всех тонкостей моей семьи и не знают о той жертве, которую мои родители принесли просто потому, что они любили нас, а не потому, что они хотели сделать из меня профессионального теннисиста. Люди должны понять, что у всех есть свои трудности, что мы все через это проходим, и что знаменитости и профессиональные спортсмены – не исключение. Это закон жизни. Для меня опорой в такие минуты всегда был Бог. Это то, что помогало мне и моей семье пройти через все трудности и все успехи.
– Был ли в вашей жизни какой-нибудь особенно важный для вас момент яркого духовного переживания?
– Я всегда чувствовал, что победа на таком турнире, как «Ролан Гаррос», не может быть без благословения свыше. Ещё давно мои дедушка с бабушкой попали в очень тяжёлую автокатастрофу. Дедушка ехал в больницу, а скорость была выше 110 км/час. То ли он заснул, то ли что-то ещё, но машина пересекла все три полосы и вылетела на обочину, где был цементный дренаж, уходящий вниз метров на десять-двенадцать. Они перевернулись, и те, кто видел это, говорили: это конец… Съехались пожарные и медики, их увезли. У моей бабушки были переломы ребер, а у дедушки – довольно серьезные травмы. Но одно то, что они смогли выжить и до сих пор ведут нормальный образ жизни, говорит о том, что мы все – в чьих-то божественных руках. И я думаю, что это и делает жизнь интересной, а также помогает иногда взглянуть на всё с правильной перспективы.
– Когда вы в 1989 году в семнадцатилетнем возрасте победили на турнире во Франции, это было весьма похоже на победу Давида над Голиафом. Что вы чувствовали тогда и что вы чувствуете сейчас, оглядываясь на тот поединок?
– Думаю, что теперь я ценю эту победу намного больше, чем тогда, в свои семнадцать лет. Возможно, одно из преимуществ такого возраста – это то, что ты не осознаешь вполне, что происходит, когда случается что-то значительное. Тебе просто нравится ощущать себя так. Люди говорили: «Ну, если ты выиграл этот матч, ты скоро станешь самым юным обладателем „Большого шлема“». А ты на это: «Ну да, это звучит круто!» Но на самом деле это не слишком тебя волнует. Если бы что-то подобное случилось теперь, ты бы сказал «Вот это да!» и начал бы нервничать. Конечно, очень здорово и волнительно выиграть турнир «Большого шлема», когда тебе так мало лет, но думаю, что в таком возрасте ты полностью не понимаешь, что случилось, и это понимание придёт позже с годами и опытом.
– Париж для вас – до сих пор особенное место? Что вы чувствуете, когда возвращаетесь туда, как вас встречает публика?
– Париж всегда будет для меня особенным местом. Я успел хорошо узнать французскую публику, и хотя их знакомство со мной иногда походило на американские горки, я всегда был очень рад возвратиться в Париж. Меня там действительно встречают с распростёртыми объятиями. Люди выходят и говорят ободряющие слова, они поддерживали меня, когда я играл встречи, и это добавляет игре интереса и радости. Я всегда с удовольствием жду возвращения туда.
– В вашей книге вы пишете о своём первом юниорском матче с Андре Агасси и о том, как играли в паре с Питом Сампрасом. А изо всех ваших соперников, с которыми вы соревновались в вашей карьере, кто стал самым значительным или особенным для вас?
– Мне очень понравилось играть с моими американскими соперниками – Питом Сампрасом, Андре Агасси и Джимом Курье. И это особенные соперники, потому что у нас с ними очень долгая история встреч. Я познакомился с Питом, когда нам было по восемь лет, с Андре – когда мне было 10, и с Джимом – когда мне было 13. Думаю, что наши отношения особенны не только из-за долгого соперничества, но и благодаря тому, что мы видели, как каждый из нас делал профессиональные успехи и добивался всё большего на своём пути. Я считаю честью для меня, что я принадлежу к этому поколению теннисистов. Уверен, что и остальные чувствуют то же самое. Я хочу сказать, что вряд ли найдётся время лучше, чем то, в какое играли мы: это было время поколения Маккинроя – Коннорса и Эдберга – Беккера, а кроме них, ещё были новые игроки из молодого поколения.
– Вас всегда знали как человека духовного и доброго. Никто из ваших соперников не пытался воспользоваться этим и показать вашу доброту как слабость?
– Естественно, определенные игроки давят и пытаются запугать тебя. Но когда ты участвуешь в соревнованиях такого уровня, ты знаешь, что это обыкновенное явление, и подготовлен к нему. Парень вроде Томаса Мустера выиграл много матчей, сумев запугать противника. Но что касается меня, то я всегда считал себя тем типажом, который выйдет и будет драться. Так что получилось бы забавно: если бы я вышел на корт и кто-то попытался бы запугать меня, это только добавило бы мне больше желания выиграть. Так что когда я играл с теннисистами вроде Томаса Мустера или Джима Курье, который тоже пытался испробовать этот метод, все манёвры только добавляли мне лишнего адреналина.
– Как вы удерживали такой уровень игры, проводя встречу за встречей и не теряя ни капли эмоционального и ментального тонуса?
– Я никогда не думал об этом как о чём-то, что надо удерживать. Всё, более или менее, зависит от желания. От желания выложиться на сто процентов и выиграть. С годами понимаешь: матч не проигран до тех пор, пока у тебя остаётся хоть один шанс, пока на табло не стоит окончательный счёт. У меня были такие встречи, когда я был готов вернуться и выиграть ещё раз, а были и такие, когда парень просто пришёл и победил меня. Единственный способ переломить ход игры – захотеть это сделать и самому совершить усилие. Перелома в игре может и не случиться, но, по крайней мере, ты знаешь, что надежда и возможность всегда рядом пока не закончился матч.
– Многие сравнивают вас с Ллейтоном Хьюиттом – ваш стиль, скорость, вашу манеру. Как вы думаете, есть ли между вами сходство и дружны ли вы с Ллейтоном?
– Мы с Ллейтоном хорошо ладим. Не могу сказать, что мы с ним часами сидим и болтаем, но мы очень хорошо и дружески относимся друг к другу. Несколько раз мы играли друг с другом. И думаю, в каком-то смысле мы похожи. Но я бы добавил, что Ллейтон чуть более эмоционален, чем я. Да, он будет показывать свою радость от удачных ударов, но также он будет демонстрировать и своё недовольство, как я бы не показывал. Смотря сейчас на его игру, я думаю, что в его арсенале больше приёмов, чем было у меня в его возрасте. У него лучше подача, лучше удары с лёта, чем когда-то были у меня. Передвижение и удары с отскока примерно такие же. Приятно видеть кого-то, кто с таким ростом и сложением способен в сегодняшнем теннисе выделиться и стать успешным игроком.
– Вы думаете, что Агасси и Хьюитт станут последними теннисистами с ростом меньше метра восемьдесят, которые сумели добиться первого места в рейтинге? Или вы думаете, что такие игроки всегда будут способны войти в топ-группы теннисистов?
– Я правда не вижу, чтобы сейчас было очень много низких теннисистов, так что не могу сказать. Думаю, что появятся игроки, которые смогут вести великолепную игру, несмотря на свои «недостаточные» метры. Всегда найдётся кто-то, кто придумает новые приёмы. Если посмотреть на теннисистов, входящих в первую десятку или двадцатку, то высоких вы найдёте гораздо больше, чем низких. Я просто считаю, что это нормально. Обычный теннисист из первой сотни – 180 см, и это нормальный средний рост.
– Джимми Коннорс когда-то сказал нам, что никто из игроков не похож на него, но что вы и Моника Селеш больше всех других переняли его дух, его упорность и его активность на корте. Когда вы были маленьким, на кого из игроков вы хотели быть похожи?
– Я восхищаюсь определёнными игроками за определённые их качества. Например, я восхищаюсь Джимми Коннорсом за его совершенно неуёмную волю к победе. Я восхищался Лендлом за его упорный труд. Боргом – за то, как он вёл матчи и боролся с давлением соперника. Он всегда выказывал себя настоящим стоиком и всегда невозмутимо вёл себя – неважно, как на него давил противник, и этим я восхищаюсь. Думаю, что я пытался взять от каждого лучшее и приспособить эти качества к себе самому и к своей игре. Все эти люди стали для меня великими учителями.
– Что для вас наибольшее удовольствие в теннисе, и что – вне него?
– Когда ты на корте, то приближение к победе – это то, чем будет наслаждаться любой. Но иногда мне доставляет удовольствие просто находиться в разгаре борьбы. Были такие моменты, когда я выходил с корта и думал: «Wow, было здорово чувствовать себя частью всего этого. Было забавно свести публику с ума так, как это сделали мы». Все ощущения, которые получаешь от матча, сложно описать, но это очень особенное чувство. Даже если я проиграл встречу, я могу насладиться ею. Одно из самых потрясающих ощущений – это когда ты играешь тяжёлый матч, внезапно делаешь великолепный удар, и толпа кричит, сходя с ума, а ты тоже кричишь во все лёгкие, но от шума вокруг ничего не слышишь, и звук твоего собственного голоса тонет в криках людей. Это сногсшибательно.
– Что вы хотите донести до людей о вас, что сказать им?
– Если бы я подводил итог, я бы сказал, что хотел позволить людям взглянуть на меня чуть попристальней и поглубже, чем когда они глядят на меня с теннисных трибун. И, конечно, очень важна моя вера в Бога и моя надежда. И то, что у нас у всех есть в жизни свои взлёты и свои падения. Любой человек может справиться с успехом, но то, каким образом он справляется с трудностями, действительно существенно. Бывает, что успех не приходит с первой попытки, не приходит и со второй. Он может придти с третьей, четвертой, пятой или десятой. Важна и поддержка семьи. Люди созданы для того, чтобы быть любимыми и любить, и это самое важное в жизни.