Зал российской теннисной славы пополнился новыми именами. В этом году в числе пяти лауреатов оказался Андрей Николаевич Потанин, выигравший приз в категории «Игроки и деятели тенниса второй половины ХХ века». 70-летний уроженец Ленинграда начал играть в теннис в возрасте шести лет, а уже к 16 годам стал мастером спорта СССР. С юных лет он прочно обосновался в десятке лучших игроков Союза, стал чемпионом страны в 1962 году в одиночном разряде. Вместе с Анной Дмитриевой они первыми из советских теннисистов выехали за рубеж.
В то время Борг был первым, а другой их теннисист, второй номер, вроде бы 36-й в мире. Так вот с ним я и играл. Я никогда не играл так хорошо в 22 года, когда выигрывал турниры у нас, как играл в 36 там. До сих пор мне это снится, и я до сих пор жалею, что вернулся. Надо было продолжать.
Однако из-за любви к игре на задней линии (а тогда такой стиль считался неэффективным и неверным) и весьма своеобразного характера вскоре ему был закрыт выезд за рубеж, с профессиональной карьерой пришлось завязать. Он поступил в университет, закончил физмат и впоследствии защитил кандидатскую диссертацию. Затем был переезд в Швецию, возвращение, путешествие в Германию и многое другое, но одно оставалось неизменным – ракетка и мяч всегда были при нём.
Его партнёрша по играм в миксте легендарная советская теннисистка Анна Дмитриева так сказала о Потанине: «Если бы судьба была более благосклонна к Андрею, то у него бы всё получилось, потому что он был чемпионом. Я почти уверена в том, что он мог бы занимать место в топ-10, а может быть, даже в топ-5 мирового рейтинга». Лауреат «Зала славы» — 2010 дал интервью «Чемпионат.ру».
— Андрей Николаевич, насколько эта премия оказалась для вас неожиданной?
— Честно говоря, я порядком удивился, так как всегда моё имя замалчивали. 14 лет, свои лучшие годы, я нигде не появлялся, и только потом шведы снова открыли мне доступ в большой теннис, но вновь тут же закрыли в России, когда я вернулся. Хотя, в принципе, и закрывать-то уже было нечего – в 37 лет тяжело что-то сделать. Мне оставалось в лучшем случае ещё один-два года, так как в 40 играть невозможно. Но у меня была причина, по которой я не остался в Швеции – я не хотел работать тренером, я хотел играть. Несмотря на то что шведы давали работу, мне было плевать на всё это – на деньги, на женщин, на эту жизнь. Я вернулся на родину. Но это уже другая история…
— Чем вы занимались эти 14 лет, когда невозможно было продолжать карьеру?
— Я закончил институт, физико-математический уклон. Потом писал кандидатскую. После того как защитил её, попал в Швецию как стажёр, молодой учёный. В 36 лет ты считаешься ещё молодым учёным. Так вот, я попал в очень престижный университет. При нём был теннисный клуб, и когда я туда пришёл, мне сказали: «Весной ты у нас в команде!» А это, между прочим, был ноябрь. В то время Борг был первым, а другой их теннисист, второй номер, вроде бы 36-й в мире. Так вот с ним я и играл. Я никогда не играл так хорошо в 22 года, когда выигрывал турниры у нас, как играл в 36 там. До сих пор мне это снится, и я до сих пор жалею, что вернулся. Надо было продолжать.
Вообще струны Babolat делались из русских же баранов, разница была только в пропитке. Я нашёл какой-то клей, подходящий по составу, мазал им струны, и всё вроде бы было неплохо, вот только внешний вил получался ужасным. Помню, для балласта я их обматывал ещё и специальными утяжелителями. В общем, полная самоделка, однако в моём исполнении она ни в чём не уступала профессиональному инвентарю.
— С Боргом удалось потренироваться?
— Нет. Он никогда не жил в Швеции, вроде бы он проживал в Монте-Карло. И когда меня спрашивали шведы: «Вот, у вас там эмиграция запрещена, как же вы возвращаетесь в эту страшную страну!?», я всегда им говорил, мол, от вас Борг уехал, потому что у вас налоги большие" (смеётся).
— Расскажите знаменитую историю с ракетками!
— Несмотря на то что я в своё время был номером один, в сборную меня не включали. Поэтому мне не давали инвентарь. Советские струны были не лучшего качества и пятисетовый матч не выдерживали. В течение матча их надо было чинить, а двух одинаковых ракеток мы делать не могли. Это проблема.
Вообще струны Babolat делались из русских же баранов, разница была только в пропитке. Я нашёл какой-то клей, подходящий по составу, мазал им струны, и всё вроде бы было неплохо, вот только внешний вид получался ужасным. Помню, для балласта я их обматывал ещё и специальными утяжелителями. В общем, полная самоделка, однако в моём исполнении она ни в чём не уступала профессиональному инвентарю.
Мы играли Кубок шведского короля, против меня вышел довольно серьёзный соперник-иностранец. Сначала проиграл 0:6, затем партию выиграл, в третьей завязалась серьёзная борьба. Тогда тай-брейков не было, так что мы играли до 10:10, потом 12:12, и закончилось только при 15:13. Я выиграл, мне немного повезло. Я выиграл по игре, но он после матча пошёл жаловаться председателю Федерации. Он сказал: «Вы – страна, выпускающая ракеты в космос, претендующая на международное лидерство наравне с Америкой, и не можете своего чемпиона снарядить ракетками!?».
Я выиграл по игре, но он после матча пошёл жаловаться председателю Федерации. Он сказал: «Вы – страна, выпускающая ракеты в космос, претендующая на международное лидерство наравне с Америкой, и не можете своего чемпиона снарядить ракетками!?». Всё это передали нашему руководству, и вновь моя фамилия всплыла в негативном свете. Наверняка они думали: «Когда же мы избавимся от этого Потанина?».
Всё это передали нашему руководству, и вновь моя фамилия всплыла в негативном свете. Наверняка они думали: «Когда же мы избавимся от этого Потанина?»
— Как бы вы описали свой стиль игры?
— Испанский.
— Как так получилось?
— Ну, игроки разные бывают. Сколько игроков – столько и стилей.
— Сейчас вы тоже играете, верно?
— Да, каждый день. Очень переживаю, что сегодня пришлось пропустить тренировку.
— Какое место эта награда займёт у вас дома?
— Я не ожидал, что меня вспомнят. Если честно, то я выкинул все фотографии, чтобы не вспоминать обо всех этих историях, которые со мной приключались. До сих пор жалею, что вернулся. В 36 лет я бы ещё мог продержаться года два. Мне жаль, что Сафин так рано закончил, так как он мог бы ещё лет 10 поиграть. Другое дело, что ты можешь сыграть один матч на уровне, но восстановиться к следующему утру невозможно.