В 2005 году он уехал из Москвы в Череповец. Думал на год — работает уже девять. Он прошёл несколько чемпионатов мира и трудился на приснопамятной Олимпиаде в Ванкувере. А ещё на страшной войне и страшном землетрясении в Армении. Нынешнюю «Северсталь» представить без него нельзя. Врач Дмитрий Богдашевский — о хоккее и о своей профессии, о том, как Игорь Григоренко выжил после страшной аварии, об Александре Асташеве, победившем рак, и о том, что он чувствовал после поражения на Олимпиаде в Ванкувере…
— Вы ведь очень долго работали в ЦИТО?
— Да, 20 лет.
— Скучаете?
— Cкучаю. Первое время было совсем тяжело. По большому счёту всё получилось спонтанно: мы приехали с чемпионата мира в Вене и Владимир Анатольевич Плющев, возглавивший «Северсталь», позвонил и попросил помочь. Решиться после 20 лет работы в ЦИТО круто изменить свою жизнь было непросто. А времени на принятие решения было немного. Я объяснил сложившуюся ситуацию директору института Сергею Павловичу Миронову. В общем, решили так: я увольняться не буду, просто уеду на год в командировку. И вот уже девятый год командировка продолжается.
— В Череповце непросто...
— Меня жена, которая бросила работу и вместе с дочкой приехала в Череповец, поддержала, иначе я бы на первых порах сошёл с ума — без друзей, без операционной, без пациентов, которые звонят до сих пор с просьбой о помощи. Потом сын родился в Череповце, и всё стало налаживаться. А теперь и уезжать никуда не хочется. И в Москву приезжаю без всякого удовольствия, так как отвык от московского ритма жизни. Вы ко мне сегодня на встречу сколько по времени ехали?
— Часа полтора.
— Ну вот видите. А в Череповце мне до работы 10 минут пешком или две минуты на машине. Для работы у нас есть все условия,
Дмитрий Богдашевский: «Я, конечно, завидую динамовским коллегам — у них шикарный медицинский центр в Новогорске»
тем более не так давно построили новый дворец. Так что всё хорошо.
— Были в вашей практике случаи, когда приходилось человека с того света вытаскивать?
— Не раз… Я же работал в госпитале «Медицина катастроф». Работал в Спитаке после армянского землетрясения. Был в Чечне — и на первой войне, и на второй.
— Война была очень близко?
— Как сказать: близко или нет? Я на войне работал. Только мы спасали гражданское население. Местные старались держаться неподалёку от нашего госпиталя, думали, что своих бомбить не будут.
— Страшно было?
— Не знаю, но сейчас бы я не поехал. А тогда… Мы шутили с ребятами, что у нас в бригаде собрались те, у кого не всё хорошо дома: кто развёлся, у кого другие неприятности в семье. Держались друг за друга. Однажды мне пришлось улететь из Чечни в Испанию на всемирный конгресс травматологов. Я вернулся и сказал своему начальству, что уезжаю обратно в Грозный — своих ребят я бросить не мог.
— Кто лучший врач в КХЛ?
— Я так скажу: плохих нет. Такие люди в команде просто не задержатся. Нельзя прийти в хоккей и сказать: я умею шить. Это не прокатит. Надо уметь находить общий язык. Ведь хоккеисты зачастую делятся своими проблемами прежде всего с доктором. Мы же сначала психотерапевты, а потом всё остальное. Молодой игрок, бывало, придёт, скажет: я не могу больше. Разведёшь ему в стакане витаминку, таблетка пошипит, игрок выпьет, скажешь доброе слово, и через короткое время он разве что борт не ломает. А если по именам… В Новокузнецке Дмитрий Лапицкий работал, большой умница, ребята о нём хорошо отзывались. Валера Конов в «Динамо» — замечательный человек и специалист.
— Есть в команде хоккеисты, не вылезающие от врача?
— Думаю, такие есть везде. Кто-то и с переломом будет играть, а кто-то чуть что — я не могу. Но тут важно, как ты себя поставишь. Трусливых хоккеистов я вижу сразу.
— Кто мог с переломом играть?
— Я сразу вспоминаю Юрку Трубачёва. У него такие проблемы с кистью были! В каждом перерыве руку обкалывали, и он выходил играть. Коля Бардин играл с переломом малой берцовой кости — в тот момент он был очень нужен для команды. Серёга Зиновьев — на Олимпиаде в Канаде. Ни одной целой связки на коленном суставе, только на уколах. Это мужики. И таких в хоккее подавляющее большинство. С футболом не сравнить. У нас же на льду никто столько не валяется, как на футбольном поле. Так в хоккее не принято.
— Шайбы часто в лицо прилетают?
— Бывает. Помню Андрюха Коваленко засадил Максу Семёнову в лицо прямым броском. Это было что-то страшное. Но ничего — врачи в Череповце оказали квалифицированную помощь, и скоро Семёнов уже играл.
Дмитрий Богдашевский уже 9 лет в «Северстали»
Как-то словаку Петеру Смреку, игравшему у нас в Череповце, шайба прилетела в область уха. Были переломы, но подозревали, что у него ещё и сломана височная кость, а это очень серьёзно. Но тоже обошлось.
— Почему большинство игроков едут оперироваться за границу?
— У меня за девять лет работы в клубе никто не ездил. И всем здесь в России делали качественные операции. У нас в ЦИТО специалисты ого-го! Сколько олимпийских чемпионов успешно там прооперировано, столько нет ни в одной клинике мира. Просто заграничные специалисты умеют себя грамотно подать. А почему едут за границу? Условия там лучше, конечно. Да иногда и проще человека в Германию отправить: виза есть, улетел, тебя там встретили и положили.
— Алёшу Черепанова можно было спасти?
— Нет. В медицине есть понятие «внезапная смерть». И в год порядка тысячи спортсменов по всему миру умирают — во время соревнований, тренировок. У Черепанова наступила именно внезапная смерть. Я хорошо знаю доктора Белкина, работавшего в «Авангарде», — он профессионал, и у него никогда бы не играли люди с серьёзными проблемами. Черепанова ведь незадолго до этого трагического случая полностью обследовали и никакой патологии не выявили. А случай с Игорем Мисько? Ехал на машине и вдруг… Здоровый молодой парень. Так что был бы даже на стадионе в Чехове дефибриллятор, он бы не помог. И потом — им надо уметь пользоваться. Я уверен, что большинство наших врачей, которые раньше не работали в реанимации и на скорой помощи, никогда этим прибором не пользовались. Это только кажется, что взял его в руки, сделал разряд, и всё. Я в своё время пользовался им всего один раз — в Чечне. И могу сказать, что непрямой массаж сердца и искусственное дыхание даже зачастую более показаны в критических ситуациях. И всё. Да, у меня дефибриллятор всегда стоит на зарядке, но есть случаи, когда медицина бессильна.
— Встречали хоккеистов, кто боится вида крови?
— Конечно, встречал. Многие боятся, когда у них иголочкой кровь берут из вены — можно, говорят, я лягу. И потом эти же люди выходят на игру и кидаются под шайбу. Один игрок лежал у меня в отделении, и мы не могли взять его на операцию — медсестра пришла сделать ему укол в мягкое место, а он потерял сознание. А ведь боец ещё тот. Но так бывает. У нас же в медицине есть понятие специальное — «боязнь белых халатов». Человек видит врача — и у него повышается пульс.
— У кого был самый могучий организм на вашей памяти?
— Меня всегда в этом плане удивлял вратарь Марк Ламот. Андрюха Коваленко, конечно. Для массажистов был ад с ними работать. Ну очень здоровые парни.
— Коваленко — великий?
— Капитан был от бога. Помните ведь, как тогда говорили в Ярославле: когда есть Коваленко, Вуйтек не нужен. Глядя на него, разве кто-то мог не выкладываться? А потом Андрюша иногда так скажет… Сейчас к нам Вова Антипов пришёл — кто-нибудь в лиге может сказать о нём хоть одно худое слово? Золотой человек.
— Попадались вам тренеры, которые говорили: сделай что хочешь, а этого игрока мне через пару дней поставь на ноги?
— Мне как-то везло на тренеров, и никто из них мне ультиматумы не ставил. И потом я больного игрока на лёд во время «регулярки» все равно не пущу. В плей-офф — дело другое, там надо иногда через боль играть. И я всегда расскажу игроку, чем он рискует, выходя на лёд. Любому тренеру всё можно объяснить — какой смысл выпускать на лёд недолечившегося человека? Случится рецидив, и он выпадет на гораздо больший срок. На самом деле чаще игроки просят: доктор, завтра матч, сделай что-нибудь, чтобы я мог играть.
— Недавно в одной газете после случая с Лукояновым написали, что хоккеисты у нас много пьют. А тренер Геннадий Костылев в одном интервью признался, что футболисты никогда не пили столько, сколько хоккеисты. Есть такая проблема?
— Ну, футболисты и послабее хоккеистов будут. Знаю ребят, которые на следующий день после «приёма» играли гораздо лучше. Сейчас уже никто не злоупотребляет — подведёшь всю команду, семью. Слишком серьёзные деньги можно потерять. Да и нагрузки огромные, так что просто нереально много пить. Зря в газетах пишут, это всё глупости. Все хоккеисты знают, когда можно, когда — нет. Но если я скажу, что никто не пьёт, это будет неправда.
Коваленко капитан был от бога. Помните ведь, как тогда говорили в Ярославле: когда есть Коваленко, Вуйтек не нужен. Глядя на него, разве кто-то мог не выкладываться? А потом Андрюша иногда так скажет… Сейчас к нам Вова Антипов пришёл — кто-нибудь в лиге может сказать о нем хотя одно худое слово? Золотой человек.
— «Отмазывать» игроков приходилось?
— А как же! Это часть нашей профессии.
— Курят много?
— Курят немногие. Я сам курю. Все понимают, что это плохо.
— Чемпион по шрамам?
— Да все, кто без визора играл, рано или поздно получали в лицо. Вспоминаю, какой Сашка Гулявцев всегда «красивый» ходил. Правда, на мой взгляд, надо обязать хоккеистов полностью закрывать лицо. Я уже не говорю про выбитые зубы, но сколько ребят столкнулись с проблемами со зрением! То есть причинное место закрывать надо, а лицо — необязательно. Я не понимаю этого.
Игорь Щадилов из-за этого пострадал, раньше — Серёга Гомоляко. У Вейнхандля, если мне память не изменяет, один глаз видит всего на 10 процентов. А было бы полностью закрыто лицо, этих травм бы можно было избежать.
— Предсезонки сейчас стали гуманнее?
— Здесь от тренера очень много зависит. Но так как раньше, когда над ребятами ставили эксперименты, уже никто не делает. На асфальте никто не кувыркается и с блинами не прыгает. Да и наука очень сильно вмешивается в этот процесс. Я всегда говорю: если губка впитала воду, то сколько дальше ты в неё ни вливай, больше воды не будет. Так и с организмом спортсмена. Нет смысла его нагружать сверх меры — пользы не будет. Мышцы восстанавливаются от 48 до 72 часов, поэтому если сегодня ты нагрузил руки, то следующую тренировку надо дать на ноги. Тренеры сейчас это прекрасно понимают. Да, тренировки у всех тяжёлые, особенно в первый месяц. Но всё в разумных пределах.
Тем более что и ребята к старту сборов приходят подготовленными. Раньше ведь часто как было: отпуск заканчивается, игрок приходит во-о-т с такой репой, во-о-т с таким пузом, времени на подготовку много, за две недели он привел себя в порядок и начал тренироваться.
— То есть в «Северстали» с лишним весом после отпуска никого не было?
— Ну максимум килограмм, не больше. Такого, чтобы пять-десять лишних, я уже давно не встречал. Сейчас ведь нет «втягивающих» тренировок — ты пришёл и начал тренироваться по полной. Поэтому в отпуске все следят за собой.
— Хоккеисты оправданно получают такие большие деньги?
— Начнём с того, что ведь не игроков надо в этом винить. Тебе говорят: будем платить миллион. Кто откажется? А потом не забывайте, в КХЛ играют лучшие. Сколько их? Ну, человек 600-700. Так в каждой профессии есть столько людей, кто получает хорошие деньги. Просто потому, что они эту работу делают лучше. Но если у нас в лиге не будет никаких лимитов на иностранцев, то эта ситуация станет другой и больших перекосов не будет.
— Хоккеистов с книгой часто можно встретить?
— Очень часто. Гораздо чаще, чем раньше. Я вам сейчас серьёзно скажу: в раздевалке можно услышать разговоры, кто и что недавно прочёл. У нас Гена Столяров в этом плане образованный молодой человек.
Быков — прекрасный тренер и отличный человек. Андрей Назаров — вот такой мужик! Да в основном все тренеры, с которыми работал, достойные специалисты и хорошие люди. Но самый человечный человек — это Асташев. Для меня однозначно.
— А о женщинах как же?
— Нет, это само собой.
— Интеллектуалы, как Максим Соколов, часто встречаются?
— Ну, это уникум, таких единицы.
— Сейчас в России можно купить любой препарат. Это облегчает работу врача?
— Конечно. И препараты, и спортивное питание — с этим проблем нет. Главное, чтобы эти статьи расходов в клубе нормально финансировались. График игр лошадиный, поэтому без правильной «подкормки» просто не обойтись.
— Врачи не будут возражать, если в чемпионате КХЛ будет не 50 матчей, а 80?
— Я только за. Надо только, чтобы был нормальный календарь, без огромных пауз и без отпусков длиной в пять месяцев. Посмотрите, что у нас в этом году будет: мы за два месяца сыграем почти полчемпионата, а затем начнутся перекуры по две-три недели. И уже до перерыва на Олимпиаду некоторые команды будут знать, что они не попадают в плей-офф. И что им делать?
— Допинг есть в хоккее?
— А какой в нём смысл? Что даёт прирост результата — анаболики, стероиды и психостимуляторы. И допинг применяют там, где нужен сиюминутный результат. А у нас длинный сезон. Одну игру сыграешь, а дальше что делать? Если у кого-то что-то нашли, то только из-за глупых ошибок. Историю, кстати, одну вспомнил. Один о-очень известный хоккеист, только без фамилии, ладно, приходит на допинг-контроль. Час сидит, два, три. Воды попил, пива попил, но пописать никак не может. Ну никак! Кто-то из допинг-офицеров уже уснул. К нему подходят, спрашивают: можешь пописать? Потом опять: можешь пописать? Вдруг на шестой час ожидания он как заорет:
— Могу-у-у!
Все вскочили резко. А он опять орет:
— Покакать могу!
— Вы же помогали Игорю Григоренко после страшной аварии.
— Игорь — ровесник моей дочки и для меня как сын. И с Григом, и с Трубой мы друзья, хотя у нас вроде и разница в возрасте. Когда Игорь попал в аварию, заведующая реанимацией в ЦИТО консультировала врачей в Тольятти буквально поминутно. Уже хотели за ним самолёт из Москвы присылать, чтобы привезти в к нам. Сначала его состояние было стабильно, а потом раз — и резко плохо.
— Даже слух прошёл, что Игорь умер...
— И что вы думаете, проходит два дня, и я в трубке слышу знакомый голос: «Док, привет!» Я обалдел. Я, кстати, с одним журналистом известным поругался. Он написал, что у Григоренко тромбоэмболия, шансы выжить 50 на 50. Ну как так можно? А если мама его прочитает?! Мы даже хотели на него в суд подать, потому что у нас в ЦИТО с тромбоэмболией никто не умирал. Но журналист начал оправдываться, рассказал, что ничего этого не знал и обо всём прочитал в какой-то энциклопедии.
Дмитрий Богдашевский работает и в сборной России
А я Игорю потом операцию делал, пальцы разгибал на ноге. У него же через полгода после операции нога в конёк не влезала. Он меня до сих пор ругает, что, мол, такой большой рубец остался. Пришлось резать от стопы до самого верха. Но всё прошло хорошо.
— Но он действительно был на грани?
— За него 18 дней дышал аппарат, он жил на искусственной вентиляции лёгких.
Его, конечно, спасло то, что он физически был очень здоровый. Прекрасный парень. Вот таким людям везёт.
— А врачи?
— Разумеется. Врачи в этой цепочке идут на первом месте. Они всё сделали правильно.
— Самый яркий тренер, с кем приходилось работать?
— Быков — прекрасный тренер и отличный человек. Андрей Назаров — вот такой мужик! Да в основном все тренеры, с которыми работал, достойные специалисты и хорошие люди. Но самый человечный человек — это Асташев. Для меня однозначно.
— Он ведь серьёзно болел.
— А вы знаете, что он вылечился от рака? В Тольятти врачи его оперировали, сказали, ему осталось немного. Состояние не улучшалось. А однажды после встречи с батюшкой Асташев пошёл на поправку.
— После визита батюшки?
— Асташев видит: заходит батюшка. Ну всё, думает, пришёл отпускать грехи. Батюшка прошёл к постели, что-то сказал, что-то сделал, водой святой побрызгал — и реально Сергеич стал выздоравливать. На глазах. Врачи потом говорили: вы нам этой водички тоже отлейте.
У него ещё были большие проблемы с сердцем, мы ездили с ним в Бакулевский центр, ему поменяли все клапаны. У него сердце было непомерных размеров, и врачи сразу же сказали, что нужна срочная операция. Асташев — необычайной силы человек. В апреле его прооперировали, а в июне он уже пошёл на работу.
Я приехал в Череповец перед чемпионатом мира, позвонил ему, спросил, как дела. Александр Сергеевич сказал, что горло сильно болит. Я ему что-то посоветовал, а ночью, так получилось, у меня разрядился телефон. С утра просыпаюсь, а там 100 пропущенных вызовов — Асташев умер. А как к нему ребята относились? Приезжаем в Уфу. Собрание. Он говорит: «Парни, если сгорим, меня уберут». А Уфа, если помните, в чемпионский сезон-2007/08 тогда всех выносила. Ламот, основной вратарь, ещё отравился. После двух периодов проигрываем 2:5. В итоге 6:5 выиграли. Очень жаль, что его нет с нами. На похоронах все ревели, а больше всех Сашка Радулов.
По большому счёту всё получилось спонтанно: мы приехали с чемпионата мира в Вене, и Владимир Анатольевич Плющев, возглавивший «Северсталь», позвонил и попросил помочь. Решиться после 20 лет работы в ЦИТО круто изменить свою жизнь было непросто. А время на принятие решения было немного. Я объяснил сложившуюся ситуацию директору института Сергею Павловичу Миронову. В общем, решили так: я увольняться не буду, просто уеду на год в командировку. И вот уже девятый год командировка продолжается.
— Он же у Тарасова тренировался?
— Они как-то на сборах в Геленджике были, и Тарасов придумал, что с камнем надо забраться на скалу и потом прыгнуть в воду. И с этим камнем выйти на берег. Неплохое упражнение, правда? Сергеич потом вспоминал: «Мой камень с тех пор так никто и не убрал».
— Самая дорогая медаль в вашей коллекции?
— Из Швейцарии, когда мы золото на мире взяли в 2009 году. Последние пять секунд длились вечно. Но я знал, что Лёха Терещенко костьми ляжет, но последнее вбрасывание выиграет. Он, кстати, играл не просто на уколах — на блокадах. А травм сколько в команде было! Волченков во второй игре сломал кости стопы. Прооперировали в ЦИТО. И всё отлично. Руки у наших врачей тоже правильно «заточены».
— Врачи — люди суеверные?
— Я — нет, хотя какие-то приметы стараюсь соблюдать.
— Как вы перенесли поражение в Ванкувере?
— Я до сих пор не отошёл от шока. Очень хотел попасть на Олимпиаду и в итоге такое разочарование. Расскажу историю. Конькобежец Ваня Скобрев родился на Дальнем Востоке, а выступал за Череповец. До Олимпиады я его знал постольку-поскольку. А медицинский центр был у нас под Ванкувером, туда и хоккеисты, и конькобежцы ездили. Там мы с ним близко познакомились. Он уже на Олимпиаде, когда выиграл несколько медалей, подошёл ко мне:
— Дима, попроси хоккеистов, пусть на клюшке распишутся.
— Да сходи сам и попроси.
— Да как я пойду, там же звезды одни.
— Иностранцы вам странные попадались?
— У нас в Череповце все были нормальные. Того же Йозефа Страку — как его любили в Череповце! Ежиком звали. Сейчас мы были на сборах в Швейцарии, он к нам в гости приезжал. Сейчас там играет. Петя Часлава — такой красавец. Настоящий мужик!
У нас дружная команда. Мы все вместе живём, праздники вместе отмечаем. У команды отдельный таунхаус, с большим двором, рядом лес. Все ребята — и русские, и иностранцы — привозят жён, детей. Вовка Антипов сейчас всех троих своих привёз. У Сереги Бердникова недавно родился, тоже привёз. Так что в Череповце здорово.
— Как вы один успеваете?
— Меня даже Валера Конов об этом же спрашивает. Нас, мол, в «Динамо» трое, и работы всем хватает, а ты один как-то справляешься. А у меня всё под боком. Я, конечно, завидую динамовским коллегам — у них шикарный медицинский центр в Новогорске. Одна аптека больше, чем мой кабинет и массажная вместе взятые. Но ничего, может, и у нас такой когда-нибудь будет.
Дмитрий Богдашевский