Показать ещё Все новости
«Скоро революция». Как от самоубийств моржеванием отучали
Константин Бойцов
Комментарии
В 1916 году развитие спорта тормозили военный налог и утомление жизнью, а ускоряли господдержка и главнонаблюдающий предшественник Мутко.

Известный журналист и спортивный историк Константин Бойцов в своей рубрике «Скоро революция» продолжает изучать быт и нравы русского спорта столетней давности. Различий не слишком много. Как он выяснил, весной 1916 года спорт ставили на службу труду и обороне, русские лыжники сокрушались отставанию от скандинавских, а министр спорта рулил футболом.

Новая опасность для хилого спорта

Весна – время надежд. Таков литературный штамп, который твердят теперь, твердили и 100 лет назад – в марте-апреле 1916 года, о котором мы поведём речь. Тепла, достатка и ласкового солнца нашим предкам хотелось всегда, но ровно 100 лет назад дефицит их достиг, как казалось, исторического максимума. И не потому, что так оно и было на самом деле (переживала ведь Россия времена и более лихие), – просто к благам, которые принёс в начале века экономический взлёт, все быстро привыкли, а тут вдруг такие напасти без конца и краю. Приближающаяся к столице война уносила десятки тысяч жизней, а новые налоги, экономический спад и хозяйственная неразбериха приводили к какой-то общей и непрекращающейся депрессии.

Поводы для оптимизма искали, казалось, во всём, но как-то безуспешно. На фронтах мировой войны русская армия встретила весну Нарочинской операцией, в ходе которой в очередной раз понесла тяжелейшие потери, но задача отвлечь немцев от сосредоточения всех сил под Верденом (о чём умоляли французы, которые для удержания фронта мобилизовали даже парижские такси) была выполнена. На южном направлении генерал Юденич с успехом провёл Эрзурумскую и Тарпезундскую военные операции. До мечты увидеть «русский щит на вратах Царьграда» оставалось всего ничего, но и такая уникальная перспектива широкие массы уже не вдохновляла. Начались трудности с продовольствием, в ломбарды стояли очереди («хвосты» по терминологии того времени). Народ жаждал мира и хлеба. Российский спорт, как часть этого народа, жаждал того же и в этом ожидании выживал всеми доступными средствами.

Уже многие сотни видных спортсменов пали на полях сражений, а тысячи других сидели в окопах и брели по дорогам войны. Уже при многих спортобществах были организованы курсы военной подготовки (а вы, может, думали, что курсы Всеобуча – какое-то оригинальное изобретение Страны Советов?), но государственной машине и этого было мало.

«Нашему молодому, и увы, пока ещё хилому и слабому спорту угрожает новая опасность, могущая затормозить его дальнейшее развитие …» — писал неизвестный автор в передовой статье «Русского спорта» в апреле 1916 года. Под новой опасностью подразумевался – угадайте, что? – военный налог. До 1917 года он так толком и не заработал, но в том году стал ещё одной немалой каплей в небездонную, как выяснилось, чашу народного терпения. Курсы военной подготовки при спортобществах были в условиях войны неплохой идеей, хотя газеты, конечно, немало приукрашивали в своих бодрых репортажах.

«Сначала привыкшим к самостоятельной работе легкоатлетам, лыжникам, футболистам несколько странно слушать строгую команду, подчиняться ей, вытягиваться в струнку. Но постепенно освоились и делают приличные успехи – вытягиваются в струнку при «смирно» и дружно кричат: «здравия желаем вашбродь». В ОЛЛС (московское общество любителей лыжного спорта. – Прим. авт.) со спортсменами занимается прапорщик Медков. Остается надеяться, что в скором времени примеру лыжников последуют и другие организации», — писал журнал «К спорту!» той далёкой весной.

Спортсмены старались – даже Государь Император не мог этого не замечать.

«Домашние души надоедают – много возни»

Ещё одной своей важной социальной функцией спортсмены видели поднятие морального духа в обществе. Рецепт у поборников здорового образа жизни был один – активные занятия физической культурой.

«Врачебно-санитарная часть Министерства народного просвещения составила статистические данные о самоубийствах и несчастных случаях среди учащихся…» — рапортовал «Русский спорт». Что же толкало студентов и гимназистов на край могилы 100 лет назад? А вот что – в процентном выражении:

«…Утомление жизнью – 15, неврастения – 14, история – 12, мистицизм – 11, невыясненные формы болезней – 6, неудачный исход экзаменов – 6, плохие отметки – 6, исключение из учебного заведения – 1, лишение стипендии – 1. Здоровому юноше с сильным телом и закалённой волей, конечно, не придёт в голову лишать себя самого драгоценного в мире – жизни.

Хилому же, безвольному неврастенику даже в юные годы жизнь кажется постылой и тягостной до такой степени, что он не остановится перед таким ужасным шагом, как насильственное прекращение этой жизни», — подытоживал жутковатую статистику некто профессор Незнамов.

Сам же «Русский спорт» примерно в этих же числах сообщал публике рецепт, способный раз и навсегда остановить упадок духа. Рецептом этим было… моржевание!
«Домашние души надоедают – много возни и, кроме того, нет общения с природой. А купаясь в проруби, каждый день встречаешь сюрпризы: то хлопьями падает снег, на который так приятно смотреть, вытираясь и одеваясь, то солнце, то ветер, то тихая погода без малейшего ветерка. А докупавшись до весны, ждёшь ея шуток: вот полетают грачи и орут над прорубью, суетясь в сучьях ветель, потом скворцы, жаворонки… Искупавшись, в блаженном состоянии вытираешься, солнце приятно греет голое тело, душа радуется… А тут ещё на подмогу разливается с небесных высот песня жаворонка. Хорошо! Право, хорошо! Умирать не надо!!!» — делился своими восторгами автор из Казани, подписавшийся как «зимний купальщик».

Трудно сказать, присутствует ли «зимний купальщик» на фото, опубликованном в «Русском спорте» неделей позже, но компания, собиравшаяся всю зиму и весну на Казанке, выглядит, согласитесь, колоритно и жизнеутверждающе. Сразу какая-то уверенность в их крепости духа: и телеграфного чиновника, и бухгалтера банка и даже студентов университета, которые, конечно, не догадываются, что устроит через год в России их однокашник Владимир Ульянов, отчисленный из казанской альма-матер в 1887 году.

«Научился толкаться двумя палками и смазывать лыжи»

Весна вступала в свои права, и вместе с «моржами» уходили на каникулы представители многих видов спорта. Последними из них – лыжники. Журнал «К спорту!» в двух номерах помещал пространные репортажи о первенстве Поволжья, подчеркивая: инициатива поволжан особенная в непростое военное время. При этом на обложку выносилась фотография лыжного, как сейчас бы написали, кросс-похода воспитанников «Морского Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича корпуса». Мальчишки-курсанты самозабвенно оттачивали технику лыжного хода и готовились к военным подвигам, не подозревая, что через год-полтора окажутся в мясорубке войны с собственным народом (не так уж важно, на какой стороне).

Последней лыжный сезон закрыла Финляндия (тогдашняя территория Российской Империи, если кто забыл).

Лыжному первенству Суоми «К спорту!» посвятил два номера. Помимо командировки в Финляндию собственного корреспондента тому были дополнительные причины – в Гельсингфорс (тогдашнее название Хельсинки) отправились сильнейшие российские лыжники, включая победителя главных московских гонок Николая Васильева. Причины тому были веские – наряду с норвежцами финны являлись законодателями мод в лыжных гонках, и русские за этой модой с трудом поспевали.

Отлистав страницы «К спорту!» на три года назад, можно наткнуться на рассказ участника IV Северных игр (проекта, существовавшего до появления зимних Олимпиад), которые с 1901 года проводились в Швеции. Программа этих Игр (9 дней) была составлена не только из гонок на лыжах, коньках и фигурного катания. Там мы встретим и катание на санях за оленями, и «конские бега», и состязания на буерах, и парфорсную охоту (с собаками. – Прим. авт.), и (кто бы мог подумать!) водное поло, и фехтование, и даже «полевую стрельбу на лыжах» (стало быть, биатлон начинался не с патрульных гонок?!).

Но главным номером программы были, конечно, лыжные гонки. Состязались лыжники в «Остерзонде» (разгадаете в тогдашней транскрипции название ныне известнейшего биатлонного центра?). В 1913 году бюро Северных игр предложило московской Лиге лыжебежцев командировать нескольких спортсменов для участия. Денег набралось на командировку двоих – Бычкова и Немухина. Оба вернулись с Северных игр в полнейшем восторге и… с совершенно невзрачными спортивными достижениями.

Немухин (впоследствии активный пропагандист лыжных гонок в СССР, автор многих статей в «Советском спорте», среди которых отчёт о первом чемпионате страны по биатлону конца 1950-х годов) не финишировал ни на одной из двух дистанций (30 и 20 км), а Бычков закончил 30-километровую гонку 100-м (из 130 участников), отстав от лидера на 50 минут, а во второй так же, как и соотечественник, не добрался до финиша. Победил в гонке на 30 км финн Ниска.

«Мы с Немухиным перед всеми остальными гонщиками казались прямо мальчиками», — без обиняков рассказывал журналу Павел Бычков.

— Научились ли вы благодаря этой поездке чему-нибудь? – задаёт вопрос корреспондент «К спорту!».
— Прежде всего я убедился в большом преимуществе финского хода на лыжах (отталкивание двумя палками одновременно. – Прим. авт.). А потом я научился там… смазывать лыжи.

Три года не прошли для российских лыжников без пользы. Они возмужали, подтянули технику и матчасть, и в репортажах из Гельсингфорса пессимистичных нот уже нет, хотя тот самый Ниска, победитель Северных игр — 1913, — и здесь на дистанции. Сразиться с ним Николаю Васильеву не удаётся («moscovalainen» попросту не разрешили выйти на старт внутреннего финского соревнования), но и сам он, и его товарищи по командировке в один голос говорят – разрыв в классе между ними и финнами значительно сократился, если о нём вообще можно ещё говорить. Проблемный материал заканчивается, как и положено энтузиастам: «Вот следующей зимой!..»

Как семинаристы против коммерсантов в футбол играли

Бог с ней, однако, со следующей зимой – она для спортсменов будет, увы, ещё более трудной, чем зима-1915/16. Попрощавшись со снегом, российские спортивные журналы активно переключаются на летний спорт. И открывает летний сезон, конечно, футбол. Ни о каком национальном чемпионате речи пока не идёт. Россия – не Англия! Организовать турнир с участием сильнейших команд империи (Киев, Харьков, Одесса, Батуми, Скобелев – тогдашняя Фергана) – примерно то же, что для Британии включить в национальный чемпионат клубы из Индии, Канады и Австралии. Тем более на дворе война… Но футбольная жизнь не умирает, и вот на большом фото в «Русском спорте» — массивный кубок «имени Главнонаблюдающего за физическим развитием генерала-майора Воейкова», который должны разыграть команды средних учебных заведений Москвы.

Владимир Николаевич Воейков к тому времени – чрезвычайно влиятельная фигура. После безуспешных попыток Алексея Бутовского (первого представителя России в Международном олимпийском комитете) создать Российский олимпийский комитет Воейков приложил руку к созданию этого необходимого спортивного института, а в 1912 году был избран его почётным председателем. Со стороны Российского олимпийского комитета такое избрание было шагом весьма дальновидным, ибо в декабре 1913 года Николай II назначает Владимира Николаевича дворцовым комендантом (в системе современных координат – глава администрации президента РФ).

Неудивительно, что уже в следующем году российский спорт получает (впервые в истории!) государственную поддержку, а сам Воейков начинает официально именоваться «Главнонаблюдающим за физическим развитием». То есть по признаку человека, с чьей лёгкой руки российский спорт получил то, что современные чиновники называют «госбюджет», Владимира Николаевича можно считать первым в истории нашей страны министром спорта. Предшественником Виталия Мутко. И пусть обязанности дворцового коменданта оставляли немного (да вовсе его не оставляли) времени для деятельности на ниве спорта, сам Воейков был для тогдашнего спорта царь и бог.

Словом, футбольный сезон 1916 года открылся розыгрышем Кубка министра спорта среди средних учебных заведений. Среди тех, кто принял участие в турнире, особое внимание автора привлекла команда Духовной семинарии. И дело даже не в том, что духовное заведение, ведущее свою историю от Троице-Сергиевой лавры и Славяно-греко-латинской академии (той самой, в которую в 1731 году поступил Ломоносов), участвовало в сугубо светском мероприятии. И не в том, что команда семинарии дошла до четвертьфинала, где в упорной борьбе уступила Императорскому коммерческому училищу – будущему обладателю кубка. 1916-й был годом последнего выпуска студентов семинарии. Уже в следующем году выпуск не состоится, а в 1919-м семинарию и вовсе закроют – вплоть до 1946-го.

Ничего этого смотрящие на вас с фотографии кандидаты в священнослужители, конечно, не знают. Фото сделано как раз перед четвертьфинальным матчем, где семинаристы лишь в дополнительное время уступили «коммерсантам» — 3:4. А то гляди, добыли бы «во славу Божию» кубок! Впрочем, главные духовные испытания (да и духовные ли только?) у этих отроков уже не за горами.

Комментарии