Турецкий стадион с видом на Босфор притих. Дело шло к последней минуте, а этот
дьявол в русских воротах вытаскивал все. Куда ни ударь. Турки били и под штангу,
и в перекладину, и по стойкам прошлись пару раз. Ничего не менялось. Да и
попытка физически устранить Чонтофальски провалилась — после удара в живот тот
поднялся и вернулся в ворота.
В молчании общем угадывал корреспондент «Спорт-Экспресс» молчание тех веселых
торговцев, что с утра пораньше обещали за весь «Бешикташ» наколотить нашим
полную сетку Задорно перебивали друг друга: «3:0 будет! Нет, четыре!» Так
получайте ваши «четыре».
А я, между прочим, знал, что «Зенит» не проиграет. Говорили за день до матча с
Чонтофальски — вот уверенность и родилась. И не у меня, кажется, одного.
— Бразильские футболисты первый день в России вспоминают с ужасом. А словаки?
— У меня воспоминания своеобразные. Я в первый раз оказался в России, еще
понятия не имея, что окажусь когда-нибудь в «Зените». Играл за нашу молодежку в
стыковых матчах против России.
— К чемпионату Европы?
— Да. Холод тогда в Москве был страшный — вот это и есть первое воспоминание.
Середина ноября, снег, стадион «Динамо», человек сто на трибуне… Зато армейцев
было много-много.
— Кого?
— Армейцев. Или, как вы их называете, — «милиция»? Еще помню, что Бут против нас
играл за Россию. Его тогда в Европе знали. Мы выиграли — 1:0, поэтому
воспоминания, наверное, все-таки хорошие. Дома тоже победили и попали на Европу.
Но в памяти по большей части остались холод, мрак и счет на табло. Потом, когда
уже прилетел в Питер, солнца первые дня три вообще не видел. Решил тогда, что в
России его вовсе не бывает.
— Что в «Зените» на первых порах больше всего удивляло?
— То, насколько медленно все делалось! Мне нужны были квартира, машина — а
вместо этого пришлось жить в гостинице. Такой ужасной, просто катастрофа.
— Как называлась?
— «Чайка». Продолжалось это месяц или два, пока не нашел себе дом.
— В эти два месяца не думали, что контракт с «Зенитом» — страшная ошибка?
— Нет-нет, я прекрасно знал, что с такой ситуацией мог столкнуться где угодно.
Потом солнце в Петербурге увидел — сразу полегчало…
— В этом году Хаген похожие проблемы переживал.
— Да. И я был абсолютно уверен, что он с ними справится. Да и помочь Эрику
старались всей командой.
— Слышал, что вы, когда только приехали в «Зенит», не знали ни слова
по-русски.
— Это правда. В первый же день узнал слово «спасибо» — и пошло дело.
— А теперь говорите почти без акцента. Вы такой способный к языкам?
— Наверное. Но русский язык не так сложен для славян, причем словакам его
осваивать даже проще, чем чехам. А в школе я английский учил. Русским тоже пару
лет занимался, но это было, страшно подумать, в конце 80-х…
— Ваш капитан Владислав Радимов очень хорошо знает, что такое плата за
популярность: желтые газеты о нем полосами пишут. Вы с таким не сталкивались?
— В Словакии за популярность плата приблизительно такая же. Это я сейчас на
скандалы не мастер, а раньше чего только со мной не было. Когда играл за «Богемианс»,
тренер оштрафовал меня на 200 тысяч крон. Самый большой штраф в истории чешского
футбола, между прочим…
— А кто был тренером?
— Хороший вопрос. Петржела. Вечером меня кто-то видел в баре, а на следующий
день у нас товарищеский матч — и Властимил сказал, что я пьяный. Меня тогда
выкинули из раздевалки, хотели вовсе отчислить — но капитан с ребятами постарше
уговорили Петржелу ограничиться штрафом. Пришлось раскошеливаться. 200 тысяч —
это приблизительно девять тысяч долларов. Для чешского футболиста — огромные
деньги. Представляете, как разнесли эту историю газеты?
— Представляю.
— Но на этом приключения не закончились: не прошло и недели, как те же газеты
выведали про меня еще одну историю — как я подрался на Новый год в Кошице. А
история проще простого: на моего приятеля напала целая компания, я вмешался.
— Результативно?
— Более чем. Уложил троих. Самое неприятное, что одному из нападавших пришлось с
месяц в больнице отлеживаться. Он подал заявление в полицию, обратился к юристам
— у меня потом были проблемы. А когда до газет дошло, скандал вышел.
— Говорят, в качестве премии за ничью, из-за которой Россия не попала на
чемпионат мира, вы получили всего 250 долларов.
— Точно не помню, но премиальные действительно были очень маленькие.
— После того матча в Братиславе вы играли за «Зенит» в Лужниках, и фамилию
вашу народ свистом встречал с особым энтузиазмом. Ждали такого приема?
— Свиста, честно говоря, не ждал. И не боялся. Вообще об этом не думал, хотя
прекрасно понимал, что возвращаюсь в страну, которую оставил без чемпионата
мира. Кстати, в Питере меня, наоборот, поздравляли: «Молодец, хорошо сыграл...»
— Не просто хорошо — отлично.
— Ох, вы наговорите, возгоржусь! Говорят же, что звездная болезнь бывает у всех,
разница только в форме. А у меня пока не было. Никогда в жизни еще не чувствовал
себя звездой.
— Но теперь-то по Невскому вам спокойно не пройти. На сувениры разорвут.
— Надо попробовать, кстати, вы меня заинтересовали. Вообще-то я по городу гуляю
редко, все время провожу с семьей. И на болельщиков внимания не обращаю, только
на играх. В ресторанах, случается, ко мне за автографом подходят — расписываюсь,
без проблем…
— Представляю, сколько вы за этот сезон салфеток по ресторанам подписали.
— Достаточно. Но популярность — это все ерунда. Главное, у меня прекрасная
семья, две дочки, и я самый счастливый человек на свете. Где я, там и они.
Сейчас в Питере живут, меня ждут со сборов. Это мне здорово помогло освоиться в
России: жена сразу сказала, что поедет за мной хоть на край света. Вопрос
«понравится — не понравится» не стоял. Где играю — там и дом.
— После того как вы пропустили за «Зенит» семь мячей в Петровском парке, во
вратаря Чонтофальски уже никто, наверное, не верил?
— Конечно. И я чувствовал: на меня махнули рукой. В раздевалке после того
матча такая тишина стояла — никогда ее не забуду Я собирался после этого
расстаться с «Зенитом», но меня не отпустили. Контракт есть контракт. Но даже
тогда я не узнал слово «депрессия». Для себя рассудил просто: да, это большая
неприятность. Но есть в жизни вещи поважнее семи пропущенных мячей. Я здоров, у
меня прекрасная семья…
— В себе как вратаре не усомнились?
— Я старался отбросить всякие размышления. Самым правильным было бы забыть тот
матч прямо в раздевалке — и у меня получилось. Даже следующую ночь спал
нормально. Боровичка что-то мне толковал про то, как сам пропускал пять мячей,
но мне утешения были не нужны. С таким стрессом человек может справиться только
сам.
— Но по вашей карьере те голы ударили здорово.
— Да. Я уселся на скамейку, выходил только на матчи Кубка. А вдобавок еще и
травмировался. Но вы знаете, как поддерживал меня «Петровский»? Я вышел на матч,
бросил взгляд на трибуну а там плакат: «Камил, мы с тобой!»
— Вы русского вратаря Филимонова знаете?
— Прекрасно знаю. И карьеру его знаю, и про гол от Украины… Вы хотите сказать,
что я мог сломаться после тех мячей от «Динамо»? Нет, не мог. Если бы такая
драма приключилась со мной на уровне сборных, тогда еще можно было бы
предполагать подобное. Да и то вряд ли — все вратарские неприятности для меня
заканчиваются на пороге дома.
— Родина о ваших злоключениях узнала?
— Конечно. Но сначала о том, как с моей помощью «Зенит» обыграл в Москве
«Локомотив». Большую команду. С дебютом-то как раз было все отлично. А нашу игру
с «Динамо» моя будущая супруга смотрела вместе с женой Горака. После третьего
гола взялась за голову и сказала, что смотреть больше не может.
— Следующие два года можно считать вычеркнутыми?
— Я их такими и считаю. Слава Малафеев играл настолько здорово, что получить
место в составе было нереально. В том чемпионате я вышел только в последнем
туре. Обыграли «Сатурн» — 3:1. Сыграл я здорово, болельщики скандировали мое
имя. Прекрасные ощущения.
— Почему все-таки за два года сидения на зенитовской лавке не решились уйти?
Любой контракт можно по-хорошему разорвать…
— Я очень хотел. Но меня не отпускали. Когда я только-только стал
возвращаться в состав, прошлым летом, позвал меня АЕК. Так что могло получиться
смешно — приехал бы в Петербург на матч Кубка УЕФА с греческой командой. Против
«Зенита».
— Тоже не отпустили?
— Во-первых, греки не предлагали больших денег. Они хитрые, все знали про мой
контракт: до завершения оставалась пара месяцев, и, будь мое желание, ушел бы из
«Зенита» даром. Но в тот момент я уезжать из Петербурга никуда уже не желал:
здесь начиналась новая жизнь.
— А прежняя была за малафеевской спиной. Понимали, что вытеснить вратаря
сборной России невозможно?
— Прекрасно понимал.
— Повторись история — снова сидели бы два года в запасе, ожидая шанса?
— В той ситуации я был абсолютно бессилен что-то изменить. Что не мешало мне
искренне радоваться за «Зенит» и Славу. Он действительно здорово играл. Чем
ближе было к окончанию контракта, тем чаще мысленно примеривался к другим
клубам, готовил себя к расставанию с Питером…
— Быть вторым вратарем — другая работа?
— Совершенно другая. Прежде, до Петербурга, я со вторыми ролями не сталкивался.
Только когда начинал играть, совсем молодым. Но так долго, как в «Зените», не
сидел в запасе никогда.
— Чему вас научили эти два года?
— Иначе смотреть на футбол.
— То есть?
— Жена родила дочек-двойняшек. И футбол отошел на второй план.
— Это хорошо?
— Не знаю. Но что на второй — это факт, никуда не деться. Выиграешь, проиграешь
— жизнь продолжится. Конец света не наступает, даже если за твоей спиной
побывало семь мячей. В юности, правда, и представить себе не мог, что футбол
однажды перестанет быть смыслом жизни. Слишком амбициозным был мальчишкой.
Потому и перебрался из «Кошице» в Прагу в чешский чемпионат. Оттуда, из «Богемианса»,
едва не уехал в английскую премьер-лигу.
— Почему «едва»?
— Клуб не отпустил в «Эвертон». Потом подключился «Саутгемптон». «Эвертон»
предлагал что-то около полумиллиона фунтов, а «Богемианс» хотел в два раза
больше.
— Если бы вы стояли в воротах «Эвертона», вас бы знала вся Европа.
— Вот и я так думал. В тот момент страшно разозлился на наше руководство. Судьба
наказала нас всех: сразу после срыва контракта получил травму, удача ушла, и уже
само руководство «Богемианса» локти кусало…
— Убеждая Петржелу приобрести вас для «Зенита», Боровичка на правах бывшего
вратаря употреблял сильные выражения: «Чонтофальски — гений». Вы гений, Камил?
— Мне странно это слышать. Но приятно. Петржела меня и так неплохо знал, его
звонок в мою пражскую квартиру и решил вопрос с переходом в «Зенит». Потом
звонили Горак, Ширл, Мареш, с ними тоже советовался. Вообще-то из «Богемианса» в
тот момент следовало так или иначе уходить: в команде заканчивались деньги.
— Деньги все и решили?
— Все решило мое желание расстаться с прежним клубом. И личность Петржелы,
конечно.
— Вот о личности Петржелы давайте и поговорим.
— Он прилично изменился со времен работы в «Богемиансе». Но главное при нем
осталось: я не знаю второго такого человека на свете, который бы все, абсолютно
все говорил в глаза. Никакой дипломатии. И плевать ему понравится кому-то, не
понравится… У него много недоброжелателей в Чехии.
— Он мне рассказывал, как вступил в открытый конфликт с президентом федерации
футбола. И почти победил.
— Точно, так и было. Пражские журналисты в очередь к Петржеле стояли, газеты
с его интервью разлетались моментально.
— Петржела недавно сказал: «Хочу вернуть Малафеева в ворота сборной России!»
Заводит?
— Такое было написано в газете, да? Я не читал. Надо будет прислушаться к самому
себе — может, действительно заведет. Слава замечательный человек, я ему желаю
успехов.
— И оптимизма?
— Да-да. Лично меня растерять жизненный оптимизм не заставит ничто. Иногда
встречаю людей, готовых часами жаловаться на жизнь, — никогда не мог их понять!
В Словакии говорят: надо сторониться неудачников, их настроение передается
другим. Когда что-то не складывалось, всегда говорил себе: может быть еще хуже.
И на душе становилось легче. Как думаете, хороший рецепт?
— Замечательный. Вот вам еще одна цитата из Петржелы: «Это я убедил моего
друга Душана Галиса пригласить Чонтофальски в сборную. Потом он не знал, как
меня благодарить».
— Не думаю, что было так. Галис, придя в сборную, начал строить новую
команду и пригласил на один сбор всех игроков, выступавших за границей. И меня
тоже. Травмы тогда мне здорово помешали, на товарищеский матч с «Аустрией» не
смог приехать…
— В сборной вы тогда считались вторым вратарем?
— Однозначно. Первым был Кениг. Главный шутник в нашей сборной — одним своим
присутствием шикарную атмосферу в раздевалке создавал. В сборной у него все
получалось отлично, а в клубе в какой-то момент возникли проблемы — пришлось из
Швейцарии переезжать в Остраву. Там тоже не сложилось: вылетели из Лиги
чемпионов, потом в чемпионате завязли в середине таблицы, сам Кениг потерял
место в составе… Но в сборной все равно оставался на первой позиции.
— А потом на первые роли вышли вы. Как и в «Зените».
— Был перерыв в чемпионате России, ваша сборная играла, а наша тренировалась в
Австрии. Там здорово поработал, все получалось — и получил от Галиса вызов на
большой турнир в Японию. Тогда в сборную не пригласили ни единого легионера,
кроме меня и двух парней из чемпионата Чехии.
— Удачно сыграли?
— Ошибся в игре с японцами, пропустил обидный мяч. Ничего особенного, честно
говоря, не показал, но на следующий сбор приглашение получил. Это был уже
серьезный матч, отборочный против Люксембурга. Тогда-то я и почувствовал полную
поддержку от Галиса. Хоть на него журналисты навалились прилично: «Почему в
воротах сборной стоит Чонтофальски, который не играет за свой российский клуб?»
— Игры против России для вас особенные?
— Конечно! Кстати, я совершенно не был уверен, что буду играть. Ни в московском
матче, ни в братиславском. Меня как играющего в российском клубе могли и не
поставить, слухи ходили разные… Но перед московской игрой Кениг был в тяжелом
психологическом состоянии. А на такой матч должны были выходить только уверенные
в себе люди. Галис подошел ко мне: «Хочешь играть? Готов?» Отвечаю: «Конечно,
хочу!»
— И оба матча вам удались.
— В московском Булыкин так забил, что я до сих пор понять не могу.
Непостижимый мяч. А во втором матче, когда хватало ничьей, мы с первой до
последней секунды были уверены, что выйдем из группы.
— Бывали за последнее время матчи, перед которыми трясло от напряжения?
— Ни единого. После рождения детей забыл, что такое нервы. Это потрясающее
ощущение — я стал от игры получать настоящее наслаждение. Может, кого-то заденет
то, что я не горюю из-за пропущенных мячей, но я действительно стал играть
лучше.
— Петржела мне говорил, что в братиславском матче против словаков у России не
было команды: каждый играл за себя.
— Возможно, с трибуны так и смотрелось. Мне из ворот показалось немножко
другое: мы в этот день чуть больше хотели играть, чем Россия. И на поле у нас
получалось больше.
— Не ожидали от сборной России такой вялости?
— Я имел возможность в этом отборочном цикле наблюдать за сборной России — после
прихода Семина команда здорово поднялась. Игроки уезжали в сборную совсем с
другим настроением. И не вина Семина, что сборную Словакии в последнем матче
устраивала ничья. К слову я до сих пор уверен, что мы вообще должны были
выигрывать.
— В первой игре против России вы отразили пенальти, и говорят, тот подвиг
здорово помог вашей карьере в сборной.
— Это правда! По крайней мере больше никто не спрашивал Галиса, зачем он
берет меня в сборную. Повезло. Забей тогда Каряка, еще неизвестно, кто бы осенью
2005-го проигрывал стыковые матчи Испании — мы или Россия. 0:2 в Москве наша
сборная вряд ли бы отыграла. Обидно, конечно, все равно мимо чемпионата мира
проехали…
— Один вратарь мне рассказывал: достаточно одного вызова в сборную, чтобы
потом всю жизнь по ней скучать.
— Так и есть. Могу проиллюстрировать примером из собственной карьеры. Меня в
сборную Словакии призывали еще до Галиса, в тот год признали лучшим легионером
чешского чемпионата, весь сезон бешено везло. Потом — растяжение мышцы. И вот
последняя контрольная игра сборной перед отборочным циклом, против чехов. Тренер
мне звонит: «Кто из вратарей будет играть сейчас, того поставлю на официальный
матч против Турции...» Вышел я на матч травмированным. Тренер меня, правда,
пообещал после первого тайма заменить.
— И что?
— Первый тайм заканчивается — 1:1. Менять меня никто и не подумал, а во второй
половине чехи нас возили как хотели. 1:4 в итоге проиграли, а на следующий сбор
на меня вызов уже не пришел. И я на себе узнал, что такое скучать по сборной. Не
вызывали меня почти два года. Колдовской какой-то срок: этот случай со сборной,
потом в «Зените» столько же сидел на лавке…
— Со стороны кажется, что обстановку в «Зените» Петржела создал по-настоящему
семейную.
— Так и есть — сейчас в «Зените» уютно. Даже не знаю, как такое удалось Петржеле
с Боровичкой. Даже несчастный случай с уходом Быстрова ничего не нарушил.
— В игре с вами за «Спартак» именно Быстров заработал пенальти.
— Не было там никакого пенальти! Быстров — отличный артист, падает потрясающе.
Очень обидно за ту игру, мы ее, казалось, полностью контролировали. Вот тогда,
пропустив от «Спартака», я и понял, что мы только что остались без чемпионства.
После матча в раздевалке была очень тяжелая атмосфера.
— Что Петржела умеет лучше всех?
— О, он большой мастер внезапно передернуть состав, сделать неожиданную замену.
Я больше таких тренеров не встречал. Самое интересное, что «Зенит» после такого,
как правило, побеждает. Фантастическая интуиция, озарения… Умеет вовремя
оттаять — как в том случае в «Богемиансе», когда меня штрафовал. Я тогда
внутренне смирился с тем, что меня выгонят, а Властимил простил. Но именно глядя
на Петржелу, я понял, что не хочу быть тренером.
— Что так?
— По нему видно, как переживает. Иногда думаешь, что лучше бы он сорвался на
крик, не держал все эти муки в себе. Давление страшное. Себе я такой судьбы не
пожелаю.
— Ваша судьба — вратарская?
— Да. Кажется, великий ваш вратарь Черчесов сказал однажды, что только в 34 года
понял, как правильно играть в воротах. Я с ним совершенно согласен. По себе
чувствую: чем старше становлюсь, тем лучше играю. Для кого-то, впрочем, с годами
ворота становятся шире.
— Зато другой наш вратарь, Акинфеев, как-то сказал, что параллельно с
футбольными успехами приходится сталкиваться с завистью сверстников. Тоже
согласны?
— Согласен. Я с таким сталкивался, хотя с юности осталось несколько друзей,
которые мне уж точно завидовать никогда не будут. Но много других, с которыми
общение — не от сердца, я это моментально чувствую. Вратари вообще должны многое
чувствовать. Еще я верю: есть кто-то наверху, кто ведет меня по жизни. И в делах
вратарских тоже. Поэтому чувствую себя счастливым человеком. Сколько было
сложностей и в жизни, и в карьере — со всеми пока справлялся.
— Из-за спортивной карьеры друзей детства не растеряли?
— Растерял. С детства жил по другим законам, не как все. Ровесники тянули на
дискотеку, а мне нужно было на тренировку Но и тогда, и сейчас любовь к футболу
многое заслоняла. Я ни о чем не жалею. Теперь семья заменяет и друзей, и
прогулки, и что угодно: я человек очень домашний… После недели сборов за
телефонные разговоры с домом страшные счета приходят. Но сейчас дети чуть
подросли, больше эсэмэсками обмениваемся, чем разговариваем.
— Как с будущей женой познакомились?
— Друг познакомил, она тогда работала в Америке вместе с его сестрой. Как-то в
Праге встретились, у нее был отпуск, обменялись телефонами. Так все и началось.
— Куда водите словацких друзей, приезжающих в Питер?
— В Петергоф — тут даже говорить не о чем. Когда впервые там оказался, просто
застыл от восторга. Такой парк, столько золота… Фантастика!
— Жизнь в фантастической Праге не отучила, значит, поражаться красивому?
— Наоборот, Прага учит восхищаться. Она сама как декорация. Самый прекрасный
город на свете. И Петергоф такой же. В Эрмитаж ходил пару раз, я большой
поклонник искусства. Мне сразу сказали, что весь Эрмитаж за три дня не обойти —
мы с женой выдержали два с половиной часа, потом пришли еще раз. Как говорит
Влад Радимов, Питер — легкий город. Хорошо воспринимается. Я готов ту же фразу
повторить, а от себя добавлю: всегда его буду вспоминать. Несколько лет, которые
здесь прожил, были все-таки счастливыми.
— Русские, поигравшие в Испании, часто там и остаются. Почему бы вам не
остаться в России?
— Нет, с Прагой не расстанусь никогда. Всегда мечтал жить именно там, еще со
времен «Богемианса». Купил кусок земли и построил дом в двадцати километрах от
города. На машине до центра, до Вацлавской площади, полчаса, не больше.
— Всякий русский мечтает жить в Москве или Петербурге. Чехи и словаки — в
Праге?
— Да, так и есть. Хоть я встречал людей, влюбленных в свою деревню и не желавших
никуда уезжать. Я их понимаю, словацкая провинция — это что-то. Зелень, горы…
Но лучше Праги для меня все равно ничего нет. Только там совершенно не
чувствуется, кто перед тобой — миллионер или нищий человек. Все на равных.
Удивительная атмосфера, человек может гулять по городу ночь напролет и не
встретить ни одного бандита. Там я себя чувствую в полной безопасности, а по
ночному Петербургу я ходить бы не отважился.
— Есть еще в Европе города, к которым испытываете привязанность?
— К родному Кошице. Туда всегда возвращаюсь с удовольствием, у меня мама до сих
пор там живет, много друзей. Там я тоже дома, и именно в Кошице поеду с семьей
после Рождества. Между прочим, город до сих пор помнит, как наша команда
оставляла без Лиги чемпионов «Спартак».
— Для которого это была трагедия.
— Я представляю. Сейчас «Артмедиа» повторила успех, вышла в групповой турнир.
Тогда в «Кошице» были огромные, по словацким меркам, деньги, нас содержал
гигантский металлургический комбинат, двадцать тысяч рабочих на нем было. Так
что большой случайности в нашей победе не было. У нас была вовсе не слабая
команда, как казалось «Спартаку». На тот момент «Кошице» скупил всех лучших
футболистов страны.
— И вас?
— И меня. Но домашний матч я смотрел с трибуны, а в Москву даже не поехал.
Считался тогда третьим вратарем. Когда в Лигу чемпионов пробились, весь город
это праздновал. А если разговор о городах продолжать, то интересен мне Париж.
Пару раз там бывал, но толком этот город не понял. А очень хочется. С женой
непременно съездим. В австрийских городах хорошая энергетика. Я каждый год в
Альпах катаюсь на лыжах. От гор набираюсь такой силы, что, возвращаясь, чувствую
себя 18-летним. В Австрии даже спать не могу: хочется постоянно быть на природе.
Там одни улыбки вокруг.
— Пражские знакомые не говорят, что годы в России вас по-человечески
изменили?
— Наоборот, говорят, что я совершенно не изменился. Но сам чувствую, что многому
научился. Встретил интересных людей. Россия многое мне дала, это правда.
Например, научился русскому обычаю держать в холодильнике водку для гостей…
— Сами-то как к ней относитесь?
— Я крепкие напитки не люблю. Нам с женой нравится вечером остаться дома одним.
Я укладываю детей спать, потом открываю бутылку хорошего вина — получается
удивительный романтический вечер. В этом, кстати, как я заметил, самая большая
разница между теми же чехами и русскими. Если русский человек начинает пить, то
уж до упора. А чех выпивает две-три кружки пива, и ему достаточно.