Володя Бесчастных никак не наиграется в футбол. И бежит он по полю, выходя на
замену, все с тем же лицом белокурого длинноволосого юноши, что открыли в
«Спартаке» в далеком 1992-м. И лицо это не кажется детским лишь при ближайшем
рассмотрении. То ли не взрослело оно, то ли уже тогда было взрослым. Сегодня
один из самых профессиональных игроков страны последнего пятнадцатилетия и
лучший бомбардир сборной России за всю историю дает свой мастер-класс, где
пытается понять, почему же вырасти в современном футболе порой невозможно.
КАК ПОВЗРОСЛЕТЬ В ФУТБОЛЕ?
ДОЖДАТЬСЯ СВОЕГО ПРАВА НА СЛОВО
— Когда я в молодости шел в «Спартак», то не боялся ничего. Было волнительно,
порой и немного жутковато, но страха я не чувствовал. Потом пошли тренировки —
безумно приятные занятия. После каждого я с удовольствием возвращался домой.
— Неужели не было ни толики скованности?
— А все постепенно происходило. Сначала дубль, где такие же, как и я, —
мечтающие. Да и стыдно мне не было, работал ведь на совесть — бегал, прыгал до
седьмого пота. Был обычным футболистом. И потом, на поле я ничего не выдумывал,
делал все так, как того от меня требуют, — отнял мяч, отдал его ветерану.
Получилось что-то организовать впереди, тогда можно кое-что и выдумать. Но
чуточку, не более.
— А если отдал неточно?
— Не без этого. Ошибался, как все, и, конечно, с нами, с молодыми, не
церемонились. Не было такого: бьешь мимо из голевой позиции, а к тебе ветеран
идет и по головке тебя гладит, приговаривая: «Ничего-ничего, в следующий раз…»
Никаких следующих разов! Выговаривали по полной программе, мало не казалось.
Никому не было дела до того, волнуешься ли ты, болит ли что-то у тебя… Мораль
была таковой: ты пришел в серьезную команду, и ругать здесь тоже будут серьезно.
— Но оправдан ли такой «пресс» на неокрепшего парня?
— Оправдан. Убежден в этом. Конечно, было тяжело, порой жутко неприятно, однако
все эти детали — лишь детали, которые неизбежны в большом деле. В «Спартаке»
готовили победителей, чья психология должна была выдерживать и не такое
давление.
— Сейчас между ветеранами и молодежью иное расстояние?
— Как между небом и землей. Ветеранов, прямо говоря, ныне давят. И слова-то
особого сейчас у опытного футболиста нет.
— А почему так?
— Раньше мы находились практически в собственности клуба. Сейчас же появились
агенты, а с ними и смещение акцента со спортивной части на какую-то
хозяйственную. Не раз наблюдал, как откровенно слабый футболист ставился в
основной состав команды, в то время как другой хороший сидел в запасе. Налицо
подводные течения, приносящие выгоду разным сторонам.
— Много наставнических бесед с вами проводилось в молодости?
— Бесед, что называется, тет-а-тет не было, но вот подсказки и советы по ходу
матчей и тренировок я получал. И воспринимал их как большой подарок.
— То есть мораль никто не читал?
— Бывало и такое, но это же в порядке вещей. Я всегда с уважением относился к
поигравшим людям, которые действительно имели заслуги и могли меня поправить или
упрекнуть. Меня никогда не волновало то обстоятельство, что у меня по сравнению
с ними меньше прав.
— Не вспомните сейчас первый спартаковский совет?
— Не-е-ет. Не вспомню. Не забывается другое. Первый друг, например. Это, конечно
же, Дима Хлестов, с которым в «Спартаке» мы и сошлись. Но советов он не давал.
Он просто дружил со мной и помогал мне в нефутбольных обязанностях, которых
висела на мне целая куча. Собирали мячи, накачивали их. На выездах сумки с
формой подносили, подвозили. Дима сильно меня поддерживал, но он не был на тот
момент спартаковским ветераном.
— А из них кто ближе находился?
— Олег Иванов. Он из старших первым на меня внимание обратил. К нему я особенно,
как сейчас помню, прислушивался. И когда впервые попал «под основу» «Спартака»,
Олег подошел и поздравил. Точно, он это раньше всех сделал. А потом появился
Сергей Родионов. Этот человек для меня был не просто ветераном, а кумиром. Как и
Федор Черенков. Правда, Черенков не такой общительный, как Родионов. Ощущения
были потрясающие! Еще вчера я видел их по телевизору, а сегодня получаю от них
пасы, жму им руки, вижу их глаза, вместе с ними ем один хлеб…
— Сразу на «ты» перешли с «элитой» атаки красно-белых?
— С этим проблем не возникало. Другое дело — тон. Он должен был выдерживаться. В
сегодняшнее время это уже неважно, к сожалению.
— Чего молодому игроку было нельзя?
— Первое правило в игре: молодой обязан был отрабатывать сзади. Никого не
волновало, какая у тебя позиция на поле, просто в обороне ты появиться и
отработать должен при любых обстоятельствах. Очень много работы без мяча у меня
имелось. Трудились в «Спартаке» все. Кто хотел в нем играть, разумеется. Второе
правило: когда ветераны обсуждают внутриматчевые эпизоды и принимают решение,
твое дело — слушать. Молча. Права на слово не было.
— И долго в молчанку играли?
— У меня-то все довольно рано началось. В 17 лет — уже в основном составе
великого клуба. Сказка. И если ты пробивался из дубля, то отношение было к тебе
уже не такое «наставническое». Безусловно, на поле на меня и прикрикивали, и
бегал больше обычного, однако в моменты принятия командных решений я тоже
обладал своим словом. Пусть не таким равноправным, как у других, но все же
словом.
— И частенько высказывались?
— Субординацию соблюдал всегда, но что-то там говорил. Знаете, я тихим не был
никогда.
КАК СЕГОДНЯ НЕ ОСТАТЬСЯ В МОЛОДЫХ?
НЕ ЖДАТЬ, КОГДА ТЕБЕ «ПОМЕШАЮТ» ВЕТЕРАНЫ
— Коллектив игроков тогда мог «выжить» футболиста из коллектива?
— Отличие прежнего времени от настоящего в том и заключается, что настоящее было
тогда. Точнее, тогда все было по-настоящему. Если человек появляется в команде,
значит, он действительно хороший футболист. А если он хороший футболист, то
какая разница, какой он человек? Если не нравится, так и не общайся с ним.
Футбол — настолько коллективная игра, что в ней вполне могут уживаться и разные
характеры, и даже разные принципы.
— Отношения в коллективе при вас всегда были ровные?
— Нет, конечно. Видел я и подлость, видел серьезные разговоры на тему
взаимоотношений, но никогда не видел скопища, когда целая команда, допустим,
игнорирует одного человека. Всегда находился опытный мастер, который в подобных
ситуациях брал разрешение конфликта на себя. И его слушали. Было время.
— Кого слушали особенно, на вашей практике?
— Когда мне было 17, слушал вместе со всеми Гену Морозова, Борю Позднякова, того
же Сергея Родионова, Суслопарова, Прудникова…
— Сколько авторитетов!
— Ну так «Спартак» ведь. На смену этой бригаде пришли новые лидеры: Шалимов,
Мостовой, Вася Кульков, Стас Черчесов, а еще чуть погодя Валера Карпин, Андрей
Пятницкий, Виктор Онопко… Ну а потом моя очередь наступила.
— «Спартак» был режимным объектом? Хотя бы отчасти.
— Дисциплина имелась жесткая. Но шла она не от футболистов. У Романцева не было
популярной ныне системы штрафов, однако все знали его принципы, которые нельзя
нарушать. Приходилось впитывать. Например, Олег Иванович очень любил приходить
заранее. Если отъезд с базы назначен на восемь часов, то недопустимо было прийти
без одной минуты восемь. Без пятнадцати, без десяти, но не «на флажке».
Исключение распространялось, может быть, лишь на Сашу Мостового.
— Вы опаздывали?
— Никогда. До сих пор, когда многое уже позади, когда мне уже за тридцать, когда
я уже играю в первой лиге, я никогда не опаздываю. Даже пробки практически мне
не мешают, потому что люблю делать все с запасом.
— Себя молодого видите в нынешних «Химках»?
— Трудно сказать. Но уверен, что выстраивать работу молодого футболиста нужно по
тем принципам, которые многим кажутся устаревшими. Так правильно.
— Так время другое.
— Какая разница? Уважение должно всегда присутствовать. Ну как можно относиться
ровно к человеку, который достиг того, к чему ты только стремишься? И футбол, он
не бокс, где ты один вышел, выиграл — и знаменит. Здесь ты не можешь ковать из
себя личность самостоятельно. Ты обязан коллективу.
— Сейчас много неуважения?
— Неуважения много, но, что интересно, не все оно идет от футболистов. Или
точнее: не во всем виноваты сами футболисты. Просто сегодняшняя молодежь
является заложницей своего времени. Очень многие игроки рассматривают в качестве
некоего капиталовложения. Когда же молодой парень не может себя проявить,
начинается поиск виноватых. Отчего же он не в состоянии заиграть? Как правило, в
подобных случаях всплывает такой стереотип: молодежи не дают играть ветераны.
— Спартаковский ветеран Папаев на наших страницах как-то сказал: «Перепутана
психология у нынешней молодежи — где выкладываться, где поберечься, мысли о
контракте…»
— Наверное, и такое обстоятельство имеет свое место в этой проблеме.
Самоотдача нынче далеко не та, что прежде. Хотя все-таки от профессионализма
спортсмена зависит главное. Для меня всегда на первом месте был футбол, а только
потом деньги. Хотя и деньги я тоже очень люблю получать.
— Как думаете, уровень самоотдачи можно контролировать? Или это выплеск всего
без остатка, что есть на душе?
— Есть ведь ребята, которые на поле кроме борьбы ничего и не умеют. И они
борются, бьются. Бьются порой и способные игроки, но как только они начинают
подавать реальные надежды, то начинают задумываться об уровне своей самоотдачи.
Идти им в стык или подождать в сторонке. Я заметил такое явление на примере тех
перспективных парней, которые сейчас на виду у футбольной общественности.
Психология и вправду какая-то непонятная. Хотя сложно сказать что-то конкретнее.
Я ведь не такой.
— Не пытались выяснить у них самих лично, в чем дело?
— С ними говоришь, они все понимают. На деле же выходит по-другому.
— Что вас больше всего поражает в сегодняшней молодежи?
— Да особенно-то ничего. Я люблю молодых, мне приятно с ними общаться. Правда,
какие-либо разговоры резкого характера у меня с ними возникают лишь на поле и в
один определенный момент.
— Кто из современных и перспективных вам импонирует?
— Паша Погребняк. Молодой парень, который многое уже прошел в своей непростой
жизни. И футбольная несправедливость не обошла его в родном «Спартаке». Парень
где только не скитался, хотя, по моему мнению, взять любого нападающего из
текущего состава красно-белых, поставить его рядом с Погребняком, и Паша
окажется сильнее. Но ему просто не дали себя проявить в «Спартаке»! Я мог бы еще
понять, если бы его продали тем, кому он нужнее. А таковые были. Но при
появлении предложения за него заламывали пугающую цену. Где логика? Кстати,
Погребняк и талант, и боец одновременно.
— Но Погребняк — исключение?
— В том-то и дело, что нет. Их много, но сильных, как обычно у нас происходит,
давят. И, к сожалению, задавливают. Где сейчас потрясающий форвард Саша Сонин?
Его элементарно задавили ради другого игрока. «Выезжают» другие, которые
выгоднее на конкретный момент.
КАК ВОСПИТАТЬ СЕБЯ В УСЛОВИЯХ СВОБОДЫ?
ПРОСТО ПЕРЕСТАТЬ БЫТЬ «ДИСТРОФАНОМ»
— Вы — человек старой формации?
— Не знаю, что это такое. Взгляды? Они у меня не отстают от времени. Я
считаю себя честным порядочным человеком, а таким всегда тяжелее.
— А когда на Запад уезжали, с человеческой формацией проблемы не возникали?
— Лично у меня проблема была одна — невезение на тренеров. Поначалу был Рехагель
и потрясающий микроклимат, а потом, кого ни вспомни, сплошные трудности и их
преодоление. Практически без передышки. Причем тренеры те так и оказались в
итоге никудышными. А я сидел на лавке в таком возрасте, когда игровая практика
необходима как воздух. Вот и высказывался вслух, получая дополнительные
проблемы.
— В чем вас тогда было не переубедить?
— Я всегда отдавал себе отчет в том, о чем думаю и говорю. Интересно, что с тех
пор почти ничего не изменилось. Изменилось другое. Раньше я, ощущая малейшую
несправедливость, начинал ей открыто сопротивляться. Сейчас я осознаю, что это
бесполезно. Зачем делать хуже себе?
— И все же, не всегда ваши проблемы носили идеологический характер. От
преподавателя по немецкому ведь бегали?
— А, вот вы о чем. Было время. Да я вообще всегда плохо учился, и языки мне
всегда давались неважно. Черт его знает, в чем проблема была. Лень, наверное.
— На Западе была необходимость перестраиваться?
— Да нет. Ну разве что язык не учил, но это был мой единственный минус. А в
плане нравов в Германии было намного мягче, чем у нас.
— За себя не бились там?
— Знаете, если из «Спартака» ты попадал на Запад, то неизменно имел
проблемы. В Тарасовке ведь учили коллективному футболу, а в той же Германии я
сталкивался с полностью противоположными вещами. Допустим, в «Спартаке» ты идешь
в обводку, а на тебя кричат: «Что ты делаешь, не видишь, партнер свободный
стоит?» Поначалу в «Вердере» я частенько был зациклен на продолжении атаки путем
паса, но мне тут же твердили, что я должен обыгрывать соперника сам и бить. На
первых порах было жутко сложно перестроиться. Зато коллектив наш бременский был
просто золотым.
— А как же интриги?
— Вообще их не было. Они начались потом.
— Интриги всегда с тренером связаны?
— От него многое зависит. Проблема возникает тогда, когда тебя начинают
обсуждать за спиной. Как правило, это делает руководство или тренер. Если
наставник этим разговорам не уделяет внимания, то они сами собой и отпадут.
— На Западе отношение к молодым иное, нежели было у нас?
— Золотая середина. Именно так и было. Молодой имел право на слово, он вполне на
равных общался с ветераном, правда, и уважение к опытному игроку имелось
соответствующее. Если в «Вердере» все у нас были ветеранами примерно одного
уровня, то в «Расинге» было с кем сравнивать. Допустим, пришел к нам известный
полузащитник «Реала» Эмилио Амависка, поигравший в сборной Испании. Его чтили, с
ним старались выйти на поле.
— В «Спартаке» порядки были более дедовскими?
— Не думаю, что прямо-таки дедовскими. Тогда красно-белые формировали новый
состав — Ледяхов, Онопко, Пятницкий, Радченко, Карпин подъехали в команду
практически одновременно. А когда в родной клуб я вернулся в 2001-м, то и
разговоров не было на тему, что я должен делать, а что нет.
— С Рехагелем за бокалом вина не сидели?
— В Германии в свободное время можно было творить все, что пожелаешь. Но с
тренером я не пил.
— Юран вспоминал, что как-то Эрикссон предложил ему вина, но согласиться
Сергею не позволило советское воспитание.
— У нас было так: в канун праздника ветераны собирались и шли к Рехагелю,
говорили ему прямо, что команда хочет выпить пива и прийти домой вечером. Тренер
просто переносил тренировку с утра следующего дня на вечер.
— Что на Западе воспринималось ненормально после Союза?
— Не сразу я привык к самой роли тренера там. Он не был хозяином Вселенной, он
был некто вроде капитана в теннисе. Он такой же человек, который так же
работает, у которого существуют свои обязанности… Не начальник он, в общем. И
это все упрощало.
— А что надоедало?
— Общественно-полезные выходные. Когда вместо заслуженного уик-энда тебе нужно
было проводить весь день с чужими детьми или сидеть, подписывать пятьсот
карточек и сто мячей.
— Так вам, молодому, где лучше было воспитываться?
— Вот на этот вопрос трудно ответить. Все равно главное зависит от твоего
характера. Для меня на самом деле было неважно, где лучше, а где хуже. В
«Спартаке» я чувствовал себя просто здорово. Там с меня многое спрашивали, но я
и вкалывал по полной программе. Поэтому как к какому-то молодому ко мне не
относились. В «Вердере», но уже после Рехагеля, бесило, когда мне говорили:
«Сегодня ты на поле не выйдешь. Молодой, еще успеешь».
— Германия явилась для вас глотком свободы?
— Можно и так сказать. Нет сборов, очень много времени проводишь дома. После
союзных-то сборов, после этого аквариума под названием «база» футболист в жизни
практически не разбирался и чувствовал себя полным «дистрофаном».
— Резкое освобождение не повлекло за собой никаких срывов?
— Нет, я чувствовал себя человеком и этим дорожил. Когда же начинают за тебя
решать, сколько тебе пить, сколько есть, сколько торчать на базе, меня это
начинает бесить. В России ведь у каждого тренера своя система подготовки. Вот
только и занимаешься тем, что кардинально перестраиваешься под каждого нового
наставника. И это ненормально. Подготовка к игре — это прерогатива самого
футболиста. А самое смешное, когда тебе начинают с умным видом разжевывать, что
ты должен делать. Меня Романцев не учил жизни, зато какой-то тренер, который
ничего в своей карьере не добился, чуть ли не права отца родного себе
присваивал. Ну ненавижу я обязательно выходить на зарядку и являться на завтрак.
Но в иных командах — это неукоснительное правило, установленное тренером.
— Такое ощущение, Володя, что вы и не были маленьким. Так в 17 лет и
повзрослели.
— Ну не в 17, конечно. В 20 уж точно. А сам момент прощания с юношеством не
припомню. Всегда моими партнерами были ребята старше лет на пять как минимум.
Их, старших, интересами я и жил.
— Кстати, сетку с мячами сейчас понесете?
— Нет. Наносился!