— Вы долго играли на Западе. Казалось, что вас и не тянет на родину...
— Я был два года в Германии, потом на полгода вернулся в Россию. Затем судьба меня забросила в Австрию. И кто бы мог подумать, что я там задержусь на десять лет. В Австрии я прошел стадии и футболиста, и начинающего тренера двенадцатилетних ребят, потом региональной команды, затем бонус-лиги. В общем десять лет пролетели как один день.
— Говорят, что молчаливый вратарь — это плохой вратарь. Вы согласны с этим утверждением?
— В моей практике были и такие случаи. В первых четырех-пяти играх за границей я пропустил четырнадцать голов…
— Как же вас не выгнали?
— Слава богу, был контракт. А так как я в «Спартаке» четырнадцать голов и за сезон не пропускал, то для меня самого это был шок. Поэтому пока ты слово найдешь в экстремальных ситуациях, мяч уже в воротах окажется. Стенку ставишь и кричишь: «Влево, влево». А потом оказывается, по-немецки «вправо» надо было говорить. Так что меня быстренько посадили в запас, и девять игр я посмотрел со скамейки. Созрел, понял лигу, подучил слова. А затем и в команде стал своим. И только впоследствии стал основным вратарем и без замен провел все игры.
— Лет десять назад бытовало мнение, что вратари не такие, как все остальные игроки.
— Хочешь не хочешь, а профессия делает тебя не таким, как все. Не хочу обижать людей, которые играют далеко от своих ворот. Но с них как с гуся вода: ну не забил — в следующий раз забьешь, не попал — что ж теперь делать. А здесь все-таки ответственность большая, поэтому настрой особенный. Человек становится чуть-чуть замкнутым перед играми, все это сказывается на характере. Ты команда в команде, один, обособленный.
Когда я выходил в Дрездене на первые игры, болельщики подбадривали именно меня. Я даже подумал: как в хоккее. Но в хоккее все понятно — хоккейный вратарь играет огромную роль. Если вратарь не выручает команду, то шансов у нее нет. Там моментов бывает куча. И потом я понял, почему и меня подбадривали: у моих ворот тоже было много моментов, в бундеслиге без большого количества моментов у ворот вообще не бывает матчей, с какой бы командой ты ни играл. Поэтому пришлось перестраивать свою психологию.
— «Спартак» в России был чемпионом, а за границу вы приехали в команду, которая боролась за выживание. Как вы психологически справились с этим?
— Было очень сложно. Ситуация в команде был плачевной, это послужило еще одним поводом для приглашения нового вратаря. Было очень интересно, почему пригласили именно меня. Из Дрездена прислали людей посмотреть нашего игрока, который в тот период был на виду в Европе, потому что много забивал. Мы играли с «Финорбом» на стадионе «Торпедо». После игры они сказали: «Нет, этого игрока мы не берем, а вот вратарь нам понравился». Так случай сыграл свою роль, и я попал туда. Вратарь (то есть я) оказался необходим, потому что надо было часто выручать команду. Хотя первые четыре игры, я думаю, они за голову хватались.
— По чему больше всего сейчас тоскует ваше поколение футболистов?
— Я вообще не тоскую. В то время не было иностранцев, не было открытой Европы, не было стольких возможностей, денег, рекламы. Раньше московские команды вообще особняком стояли, все стремились туда попасть. Надеюсь, что сейчас в регионах жизненный уровень поднимется настолько, что Москва не будет стоять особняком, хоть Россия страна такая, что Москва и Петербург все время будут жить как бы отдельно. Все команды сейчас стали намного сильнее. Раньше две-три команды, в том числе «Спартак», были на голову выше остальных. А на сегодняшний день все игры даются непросто, приходится выкладываться полностью.
— У вас бывает ностальгия по ушедшим временам?
— Ностальгия, наверное, у каждого бывает. Ностальгия по Дрездену. Кстати, я в Австрии был дольше, чем в Москве. Я в Москве жил девять лет, а в Австрии десять. Там я выиграл какие-то титулы, там много знакомых, много всего происходило. И это позитивная ностальгия. А то, что было прежде, когда мы кого-то обыгрывали, ну что же теперь оборачиваться? Надо жить и смотреть только вперед. Другое дело, что не надо забывать победные традиции. Я думаю, что мы дождемся, когда прочно встанем на ноги, чтобы деньги не только в жизни, но и в футболе не девальвировались.
— «Спартак» раньше существовал на каких-то понятиях, определенных Старостиным, всей историей, народом. Можно это объяснить современному спартаковскому футболисту?
— Люди бывают разные. У нас хорошая школа, у нас дубль на первом месте. Есть ребята, которые растут, мы очень внимательно за ними следим. Шишкин уже начал, а Дзюбу подпускаем. В общем в «Спартаке» народ не только пришлый, но и воспитывается у нас. Иностранца, который приходит, надо, если можно так выразиться, в религию свою обратить. Это, наверное, самое сложное. Когда иностранец приезжает, он в любом случае знает, куда идет, то есть определенное уважение, конечно, есть. Но «Спартак» для меня и «Спартак» для него совершенно разные вещи. Поэтому часто с приходом иностранца все-таки возникают какие-то негативные вещи. Я сам двенадцать лет был легионером. Часто иностранцы и не играли здесь, потому что не чувствовали какой-то поддержки: ты столько стоишь, столько получаешь. На тебе мяч и забивай! Сейчас же стало намного интересней, все устаканилось, суммы выравниваются, иностранцы приезжают хорошие, качество футбола растет. Главное — их завлечь, обратить в свою религию, чтобы они играли не просто за деньги. Хотя жадность тоже иногда хорошее качество. Жадность может быть на титулы, на деньги. Но деньги даются, когда ты выигрываешь, значит, это определенный стимул. Хотя ни один футболист в мире не думает во время игры: «Я выиграю и получу».
— Понятие клубного духа, клубного патриотизма с годами девальвируется, потому что трансферов становится больше?
— Повторюсь, люди разные. Вот я вернулся, и мне не просто войти в ритм. Правда, я из Москвы уехал, в Москву приехал, но мне непросто после Австрии, где все низко, только горы высокие. Ну, допустим, горами меня не напугаешь. Но здесь темп сумасшедший, у тебя пульс все время 300. Надо привыкать к этому. А представляете, другой игрок приезжает, который даже языка не знает… Руководителю, директору надо чувствовать, подойдет тот или иной спортивный игрок. В «Тироле» я редко ошибался, но там было легче. Там любой более-менее хороший футболист приживется. Я всегда брал игрока только после разговора с ним, чтобы понять его характер, как он в команду войдет. Нужно сито, чтобы отсеивать, кто останется, кто в нашу религию хочет войти добровольно, потихонечку. Хотя профессионал должен забыть все и работать.
— Почему, на ваш взгляд, вратари так редко становятся тренерами?
— Посмотрим чисто пропорционально: сколько в команде вратарей? Трое. А сколько игроков? Двадцать пять. Этим все сказано.
— Вратари в массе своей не способны стать тренерами, или все-таки им мешает что-то конкретное?
— Когда ты вратарь, ты отвечаешь все время за себя, как бы уходишь в себя, а на посту тренера надо за коллектив отвечать, мыслить масштабнее. Хотя не стоит забывать, что работа тренера и работа вратаря имеют много общего. Большая ответственность за результат, постоянные стрессы, которые не видны. Если человек все время стоял в воротах, это вовсе не значит, что нервов вообще нет. Просто человеку надо учиться не показывать волнение, чтобы сопернику не дать шанс думать, что он сильнее. Поэтому нервная система быстрее истощается.
— Вы сказали, что абсолютно спокойно играли в воротах. Это была действительно установка, или вы это потом придумали, чтобы сопернику шанса не давать?
— Нет, не придумал. До определенного времени идет процесс обучения. Я в интервью уже говорил, что поздно, лет в 35, понял, как играть в воротах. Я понял, что переживать не стоит, ты же все знаешь, все видишь. Так и в тренерской работе. Сейчас я тренер молодой, нервничаю, может быть, зря. Должен же определенный опыт накапливаться.
— В Англии как раз и считают, что после 35 самый вратарский возраст наступает...
— Опыт опытом, но он должен быть подкреплен и кондицией, и реакцией, и соответствующей тренировкой.
— Ван дер Сар стал более ярким вратарем после 30 лет...
— Раз на раз не приходится. Ван дер Сара я знаю лично: серьезный парень, знает, чего хочет. Не случайно он сейчас в «Манчестере» играет, не случайно он до сих пор добротный вратарь. С его кондицией, с его отношением к делу, я думаю, что он еще лет пять как минимум точно отыграет.
— Ваша сегодняшняя работа в «Спартаке». Роль спортивного директора — это же не тренерская работа напрямую. Есть какая-то ревность, хочется тренировать свою команду?
— Нет. Если бы это было, я бы не согласился на эту должность. Я отработал три года, и приходит время, чтобы со стороны посмотреть, оценить свою работу, сделать паузу, что-то поменять в мировоззрении. Когда ты все время на поле, сложно остановиться и одуматься, проанализировать, потому что идет игра за игрой, постоянный стресс, постоянное напряжение, поэтому небольшая пауза нужна, чтобы переварить накопленный опыт, тем более возвращаясь в Россию. Надо же привыкнуть, немного подышать российским футбольным воздухом. Когда я приехал в Германию, я должен был менять даже свою вратарскую тактику, там же совершенно другой футбол. Сейчас я вернулся, спокойно работаю, моя работа доставляет мне удовольствие, у меня есть возможность прийти в себя. Мы с моим тренером хорошо друг друга дополняем: он спокойный, рассудительный, а я жесткий, более эмоциональный, более резкий. Никто не знает наперед, что для него лучше. Вот когда я стал на ворота, я точно знал, что это мое.
— Долго ли вы шли к теперешнему посту в «Спартаке»?
— Я работал и в региональной лиге — выводил команду во вторую лигу. В бундеслиге отработал. Создавал там команду фактически с нуля. Сейчас работаю спортивным директором в «Спартаке». Мы уже имеем 31 очко, уже сели на колесо ЦСКА. Потихонечку, но надо делать боеспособную команду. Не игроков боеспособных, а команду. По-моему, что-то хорошее намечается, и это уже приятно.
— У вас особое отношение к вратарям, с которыми вы работаете?
— Нет, никакого особого отношения. Когда я работал тренером, я вообще на вратарей не смотрел. Кстати, когда я закончил вратарскую карьеру, я на ворота не вставал ни разу. Ведь до 40 доиграть на таком уровне… Я был самым старым игроком на чемпионате мира в 2002 году. Правда, спартаковские ветераны позванивают, приглашают. Мне надо колено и весь организм в порядок привести, и, может быть, сыграю, но настолько все отдал, что запас почти исчерпан.
— Я слышал от многих тренеров, что самое тяжелое объяснить игроку, что он не в составе, что он должен посидеть на лавке пока. Вы легко через это перешагнули?
— Нет, часто бывает непросто. Я еще ни разу не видел футболиста, которого не поставили на игру, и он сказал: «Слава богу, я опять не играю». Так не бывает. Но иногда имела место необъективность, потому что тот не ошибается, кто ничего не делает.
— Какой вы нашли страну, вернувшись? И что вы нам привезли из немецкого характера, из того опыта?
— Возьмем бытовой вопрос. Я живу в своей старой квартире. Ремонт делал двенадцать лет назад, тогда это была роскошь, а сейчас сидишь и думаешь: то надо поменять, это нужно поменять. Сейчас это не проблема. Взял газету, почитал, позвонил, приехал менеджер, замерил. Сказали: через семь дней привезут окна. Через семь дней привезли все, что нужно, разобрали старые окна, новые поставили и уехали. Окна стоят, а я даже и не понял, как это все произошло. А представляете, как это было в то время шум, гам, мусор…
— А что вы можете привить в России из австрийского опыта?
— Многое уже прививается. Стараюсь главного тренера освободить от каких-то конфликтных ситуаций, ведь игроки у нас из многих стран, а я знаю английский язык, немецкий. Я чуть-чуть понимаю, что у них на уме. Потому что я там был некоторое время и знаю, о чем думает австриец или немец. Работал с итальянцами, американцами… Когда всех более-менее знаешь, отношения выстраиваешь быстрее. Приезжает футболист. К Федотову это отношения уже не имеет, игрок со мной общается, и я ему назначаю день, когда он должен прилететь. Ну, свой я для них в какой-то мере. Человек пришел, без эмоций поговорили. Не надо кричать, никому ничего объяснять. Но у футболиста в глазах написано, что он должен делать. Главное, чем мы сегодня зарядились, это позитивное отношение к делу. Это то, чего, кстати, в российском футболе так недостает. А может быть, и в нашей жизни в целом…