Дмитрий Сычёв рассказал корреспондентам «Газеты» Алексею Андронову и Александру Шмурнову о специфическом характере форварда, французском этапе своей карьеры, «Спартаке» и поведал о том, что раскрывать «железнодорожные тайны» время ещё не пришло.
О том, существует ли отдельная каста форвардов: «Вратари – это действительно отдельная каста, можно сказать, диагноз. А нападающие – они обычные игроки. Вообще, на моей жизни никак не отражается моя профессия. Для меня жизнь и футбол – совершенно разные, иногда противоположные вещи. Порой я бываю настолько разным в жизни и в футболе, что даже не укладывается в голове».
О том, что уходя со стадиона, становится другим человеком: «Кардинально другим. В жизни я очень спокойный, бесстрастный человек. Те люди, которые меня видят на поле, могут просто не узнать в обыденной атмосфере. На поле тратится огромное количество эмоций, и поэтому в жизни я их коплю».
О том, коснулось ли его бремя славы: «Я воспринимаю это как данность. Люди подходят, общаются, если им интересно. Разные люди бывают: можно подойти и заговорить красиво, а можно так назойливо, что все чувствуют себя неуютно».
О том, что чувствовал, уезжая во Францию: «Для меня это было возвращение в футбол после всех этих историй. Я многое знал о „Марселе“, общался с руководством клуба, и мне была чётко изложена моя задача. Было очень приятно работать с людьми, которые знают, чего хотят».
О том, насколько позитивно воспринимает итог французской карьеры: «Очень позитивно. Я набрался профессионального опыта. Посмотрел на европейский чемпионат, пожил в другой стране, поварился в другом мире, где другое отношение к футболу, к игрокам и болельщикам. Я диву давался, как люди всем сердцем переживают за свою команду. Футбол для многих французов – культ жизни».
О специфике российских болельщиков: «Наши болельщики хотят не столько поддержать своих, сколько унизить соперника. Во Франции такое невозможно. Единственное исключение, когда на „Велодроме“ играют „Марсель“ и „Пари Сен-Жермен“. Тогда творится что-то немыслимое. Такого крика и шума я не слышал никогда: на поле летят апельсины, зажигалки, мобильные телефоны».
О том, почему подписав контракт с киевским «Динамо» ни разу не сыграл за клуб: «Здесь были замешаны очень непростые отношения двух команд, особенно после перехода Владислава Ващука в „Спартак“. Позиция киевского „Динамо“ была такова, что они хотели видеть меня в команде, но бесплатно. При этом в киевском „Динамо“ никто не хотел отстаивать мои права. Первоначально
руководство „Динамо“ продемонстрировало свою заинтересованность. Мы встретились с президентом клуба Игорем Суркисом,
поговорили, детально всё обсудили. Мне нравится чувствовать, что во мне нуждаются. Тогда особенно хочется работать и
оправдывать доверие. Но потом вмешались некие темные силы, и переход не состоялся. Думаю, винить никого не надо».
О том, что нового почерпнул для себя во Франции: «Во-первых, опыт игры в атлетичной команде, в атлетичном чемпионате. Кроме того, у меня была прекрасная возможность научиться новой тактике, умению настраиваться на игру, умению держать свои эмоции в узде даже на таком бушующем стадионе. Это очень важно, у нас зачастую игроки начинают себя и других накручивать: „Надо! Надо! Думать только о футболе!“, – выходят на поле и перегорают. А в „Марселе“ слушают музыку, спокойненько разговаривают о постороннем, а выходя на поле, как будто переключаются с off на on и становятся похожими на собак, готовых сожрать и порвать противника».
О том, что для него «Спартак», которому неизменно забивает, сейчас: «Насчет голов: так получается, да к тому же у „Спартака“ не самая сильная оборона в Премьер-Лиге. Выкрики с трибун в первом сезоне за „Локомотив“ в 2005-м году меня заводили. Хорошо помню свой первый гол в ворота Ковалевски в ближний угол. Эмоции захлестывали, я в тот момент не очень чётко соображал, что происходит. Как я бежал к трибунам, с кем-то обнимался на бровке, увидел уже вечером на повторе. А насчёт трансфера и возвращения в „Спартак“ мне трудно что-то сказать, я об этом ничего не знаю».
О том, стал ли «Локомотив» родной командой: «В „Локомотиве“ меня всё устраивает: там работают порядочные люди, и я себя
чувствую комфортно».
О том, что об отношениях с Бышовцом говорить ещё рано: «Мне бы не хотелось сейчас об этом говорить. Мне кажется, ещё не наступило время копаться в огороде „Локомотива“. Слишком много всего было сказано и вроде бы в последнее время немного
улеглось. Мы начали набирать очки, хочется перестать разговаривать и просто играть в футбол. Все эти разговоры не нужны
»Локомотиву" и лично мне тоже".
О том, наступит ли время: «Естественно, наступит».
О том, сделал ли выводы о том, что не получилось у «Локо» в сезоне и лично у него: «Для себя я понял, что не получилось у
клуба, что не получилось у меня лично, но пока оставлю это при себе».
О том, каким будет настрой команды на игру с «Зенитом»: «Таким же, как и на „Спартак“, то есть запредельным. Игры со
»Спартаком", «Зенитом», ЦСКА, «Динамо» и «Москвой» – это украшения нашего выступления в чемпионате, и мы выкладываемся в них
по полной программе".
О том, почему «Локомотиву» труднее играть с командами, которые слабее его: «В сознании сидит маленькая, гадкая мысль: мы должны обыграть их по статусу, по классу, и она очень мешает действительно выиграть. Пытаемся в себе её искоренить
потихоньку».
О том, какие задачи ставит на сезон: «Для меня всегда на первом месте интересы команды. Сколько я забью и какие мне поставят оценки, если честно, мне не слишком важно».
О том, доволен ли собой в футбольном плане: «Не совсем. Я знаю, к чему надо стремиться, поэтому что-то меня радует, а что-то огорчает».
О том, можно ли ему играть на искусственном газоне: «Доктор, который меня оперировал, рекомендовал не играть на искусственном поле, чтобы не подвергать риску колено. На искусственном поле особенную нагрузку испытывает та связка, которая у меня была порвана. Последнее слово оставалось за мной. Я стараюсь играть реже, но в этом сезоне, допустим, я понимал, что нельзя
пропускать игры чемпионата со „Спартаком“ и ЦСКА, а также, разумеется, финал Кубка России. Даже если есть какие-то
противопоказания, мысль о том, что я мог помочь команде и не помог, была бы для меня очень тяжелой. Кстати, первые полтора
года после травмы страх за колено был и в играх на обычных полях».