Поклонники спорта зачастую готовы скупить весь газетный ларек, только чтобы прочитать любую информацию о своем кумире, но как редко мы обращаем внимание на тех, кого принято называть массовкой. А ведь порой их судьбы гораздо интереснее и главное поучительнее, чем у многих звезд. Аргентинец Лукас Арнольд не может похвастаться большим числом теннисных трофеев, зато за его плечами другая, возможно, самая главная победа – за жизнь!
Про жизнь Лукаса Арнольда-Кера можно, как говорится, фильмы снимать. Он был типичным теннисистом: белая футболка, загорелая кожа, путешествия, пятизвездочные отели… Звёзд с неба не хватал, но и жаловаться на жизнь поводов также явно не было. Однако в 2006-ом году врачи обнаружили у него рак яичек. Опухоль удалось успешно удалить, Лукас восстановился и в конце 2007-го вернулся на корт. И вот совсем недавно новый удар: в январе умерла его мать Линдсэй, чью фамилию Кер несколько лет назад Лукас в знак уважения стал носить наряду с фамилией отца – Арнольд.
Российским болельщикам Лукас Арнольд мог запомниться по полуфинальному поединку розыгрыша Кубка Дэвиса – 2002, в котором он в паре с Давидом Налбандяном в пятисетовом поединке противостоял Марату Сафину и Евгению Кафельникову. Выиграв первые два сета со счётом 6:4, аргентинцы две последующих партии проиграли. Пришло время пятого сета, в котором, по регламенту Кубка Дэвиса тай-брейка быть не может. В итоге пятый сет того поединка закончился со счётом 19:17 в пользу аргентинцев, а сам матч продолжался 6 часов 20 минут. Та победа, кстати, сборной Аргентины не помогла, и в финал вышли россияне. Впрочем, уже через год Налбандяну и Арнольду удалось взять убедительный реванш у себя на родине в рамках четвертьфинала Кубка Дэвиса – 2003 и вывести команду в следующий круг. Правда, в паре с Кафельниковым играл не Сафин, а Южный, и матч проходил на грунте, а не на синтетике.
Лукас Арноль-Кер родился 12 октября 1974 года в Буэнос-Айресе. Теннисом начал заниматься в четыре года под началом своих родителей, также достаточно серьёзно занимавшихся этим видом спорта. Будучи юношей, он выступал весьма успешно, как в одиночном, так и в парном разрядах. Однако затем сконцентрировался лишь на парных выступлениях, где добился достаточно неплохих результатов: 15 раз выигрывал турниры ATP и ещё 16 раз принимал участие в финалах. Что интересно, все 15 побед были добыты на грунтовых кортах. Впрочем, и большая часть проигранных финалов проходила также на песке, что позволяет говорить о нём, как о типичном «земляном черве». Эту мысль подтверждает и тот факт, что лучше всего Лукас на турнирах «Большого шлема» играл на кортах «Роллан Гаррос»: в 1997 году он дошёл там до полуфинала, и ещё дважды принял участие в четвертьфиналах.
— Лукас, можно ли сказать, что после пережитой болезни вы стали больше внимания уделять социальным вопросам?
— У меня есть очень хороший друг. Он – священник из старейшего города в Аргентине Сантьяго-дель-Эстеро. Я знаю его ещё со школьных времён. Он мне очень сильно помог после смерти моей матери. И я хорошо запомнил его слова: когда ты помогаешь кому-то, эта помощь вернётся тебе вдвойне. Очень важно придерживаться этой точки зрения, будучи теннисистом. Ведь теннис – самый эгоистичный спорт. Ни один другой вид спорта не может в этом плане сравниться с теннисом. Даже гольф или бокс…
— Вы носите чётки. Почему? Стали более религиозным?
— Нет, я совсем не религиозен. Я вообще считаю, что религии приносят с собой гораздо больше проблем, чем пользы. Я верю в Бога, но… В людей я верю больше.
— Как продвигается ваша идея вовлечения других теннисистов в различные социальные программы помощи?
— Пока всё так и находится в стадии задумки. У меня есть желание организовать какой-то фонд, связанный с тем, что со мной случилось. Я имею ввиду рак яичек. Или же, возможно, фонд помощи больным с любыми раковыми заболеваниями.
— А вы сами когда-либо принимали участие в подобной деятельности?
— Однажды в Атланте я посетил госпиталь для детей с раковыми заболеваниями. Я пообщался с ними. Знаете, подобное общение даёт тебе больше, чем что бы то ни было! Ты словно просыпаешься. Конечно, это всего лишь миг. А потом ты снова бросаешься в этот безумный теннисный мир, с постоянным напряжением и, естественно, уходишь от жизненных реалий.
— Кого из игроков вы бы хотели привлечь в свой фонд?
— Да можно было бы практически всех. Особенно в моём возрасте. В детстве ты просто ничего не замечаешь. С 20-ти до 30-ти годов со мной вобщем-то ничего не происходило: я играл в теннис, всё было в порядке, ничего плохого не случалось ни с кем из моих близких. И тут вдруг происходит столько неприятных событий сразу… Кроме того, на молодых игроков чрезмерное влияние оказывает пресса. При этом никто не говорит им того, о чём действительно надо говорить. Всё внимание уделяется каким-то глупым выходкам на корте, или чему-то подобному.
— Например, тому, как вы на турнирах забирали из мусорных корзин одежду, которую оставляли другие игроки?
— На турнирах «Большого шлема» всегда есть место, где игроки оставляют одежду. Они просто кидают её. Или забывают… А вы же знаете, что в Аргентине люди нередко берут вещи из помойки…
— И чью же одежду брали лично вы?
— Вот, например, у меня есть кроссовки Бердыха. Совершенно огромного размера. Гораздо больше моего, но это неважно. Если я сам не могу их носить, я их кому-нибудь подарю. Они лишь слегка грязные, и ничего более. В тот раз Nike дал ему десять пар кроссовок на десять матчей, и, таким образом, он носил каждую пару лишь один раз, после чего выкидывал её.
— А вы тоже подобным образом выкидывали одежду?
— Нет, что вы. Я никогда не был звездой.
— А с ракетками такая же ситуация? Вас огорчает вид игрока, разбивающего ракетку об пол?
— Нет, ломать ракетки – приятно.
— А как же дух бережливости?
— Ну надо же понимать и сиюминутные эмоции!
— То есть на корте вы порой не можете контролировать свои эмоции?
— Да нет, всё можно контролировать. Вот сейчас у меня всего три ракетки. Раньше же было двадцать. Более того, когда мне было одиннадцать лет, я за год тридцать ракеток сумел сломать.
— Откуда же взялась такая ярость?
— С 7-30-ти утра до 5-ти вечера я находился в колледже, а после этого мне ещё нужно было идти тренироваться. У меня уже был контракт, мне платили деньги, я был маленькой звёздочкой. Я тренировался в Паране и Панамерикане при искусственном освещении. И ломал ракетки. Очень уж сильно меня напрягала такая жизнь.
— Тогда почему вы всё же продолжили играть в теннис?
— Я вырос в теннисной семье, и мне уже тогда доставались деньги за игру. Теннис был моей работой. И именно как работу я и воспринимал теннис, начиная уже с десяти лет.
— Иногда случается так, что дети пытаются копировать поведение взрослых игроков. То есть ломают ракетки, чтобы быть похожим, скажем, на Гастона Гаудио или Марата Сафина.
— Не знаю. Я никого не видел, а ракетки ломал точно так же, как и все.
— А почему у вас сейчас всего лишь три ракетки?
— В прошлом году я шесть ракеток отдал Каньясу. Ещё несколько у меня попросил Этлис… Вот и осталось всего три.
— Каким образом вам помогла книга, которую написал велосипедист Лэнс Армстронг?
— Я ходил к психологам и… не разговаривал с ними. Я прочёл книгу Армстронга, и она реально помогла мне. Там он рассказывает, как проходил процедуры химиотерапии. В отличие от меня, он всегда верил, что сумеет выкарабкаться. Я же был полностью подавлен, находился в ужасной депрессии. Я умирал изнутри и чувствовал себя на пороге смерти. Помню, как раньше я из любого пустяка создавал огромную проблему… Сейчас же я стараюсь от всего получать удовольствие. В том числе и от тенниса, который на самом-то деле является всего лишь игрой.
— А что вас заботило раньше?
— Меня заботили деньги. А теперь они меня не волнуют. Так происходит со многими игроками… В какой-то момент я понял, что от голода я в любом случае уже никогда не умру. Перелом случился после одного из турниров. Я целыми днями только и думал, что о теннисе, и в итоге моя жена сказала мне: «Всё, достаточно. Я не могу больше терпеть тебя!». И мы развелись. Тогда-то я и осознал, что в жизни я что-то делаю совсем неправильно…
По материалам Clarin, официального сайта ATP и Кубка Дэвиса.