Российский миллиардер Михаил Прохоров развёрнутые интервью даёт крайне редко, что в принципе, учитывая его статус, неудивительно. Сложно представить, какие слова нужно найти, чтобы уговорить, а затем расположить 45-летнего олигарха к себе так, чтобы тот не только решился принять журналиста в своём рабочем кабинете и уделить ему часть драгоценного времени, но и предложил ему посетить свою резиденцию и приоткрыть завесы «тайн», о которых мало кто знает. Обозревателю New York Times Чипу Брауну повезло больше других. Побывав минувшим летом в Москве, он получил полное представление о том, кто такой Прохоров, и, вернувшись в Соединённые Штаты, нарисовал свой портрет нового владельца клуба НБА «Нью-Джерси». «Чемпионат.ру» предлагает вашему вниманию полную версию перевода статьи американского обозревателя.
Russian Kitchens
Прохоров, по словам его сестры, принадлежит к счастливому поколению: последние, кто получил образование при советской системе, и первые, кто смог воспользоваться преимуществами постсоветского режима. «Его поколению повезло», – сказала мне Ирина одним сентябрьским вечером за ужином в Москве. Будучи старше своего брата на девять лет, она имела возможность оценить всё происходящее в стране – то, что брат и его поколение не могли. «С одной стороны, они (младшее поколение) получили качественное образование советской эпохи, а с другой – не застали репрессий со стороны власти; у них попросту не было шанса привыкнуть к ней. Они росли в атмосфере радости и творчества, которые пришли с эпохой перестройки».
Прохоров родился 3 мая 1965 года. От матери у него – глаза и тёмные волосы. Он отличался высоким ростом уже в детском возрасте, что генетически обусловлено – его родители тоже были не маленькими. Первые 10 лет семья Прохоровых жила в хрущобе, что фактически означает «хлам» и напрямую связано с именем Никиты Хрущёва. Родители Михаила были профессионалами в своём деле. Его отец Дмитрий вырос в Сибири в многодетной семье, где было восемь (!) детей. Родители отца были зажиточными крестьянами и преследовались большевиками как классовые враги во время правления Сталина. Отец Дмитрия потерял всё и был вынужден скрываться в разных регионах Сибири, а потом начинать новую жизнь.
«Наша бабушка и её дети жили в ужасной нищете, – рассказывала Ирина. – Отец никогда не рассказывал нам о преследованиях вплоть до конца 70-х годов, опасаясь за наше благополучие. Родители избегали шуток на политические темы. Мы с Михаилом были более либерально настроены и позволяли себе в телефонных разговорах некоторые вольности, на что мать всегда говорила нам: „Прекратите!“
Дмитрий отправился в Москву изучать юриспруденцию и в конечном итоге стал главой международного отдела спорткомитета СССР, что дало ему редкую возможность выезжать за рубеж. Даже простые сувениры, купленные в аэропорту, презентовались как символы западного образа жизни. Одноклассник Прохорова вспоминает, что, когда они были в 10-м классе, Миша, как он его называл, тайком показал ему под партой баночку чая со льдом, что было по тем временам элементом роскоши для советских людей. А потом добавил: „Хочешь попробовать “Тоблерон»?"
«Наш отец был очень одарённым человеком. Мне кажется, брат от него унаследовал исключительную память, богатое воображение и смелость – все добродетели, которые оказались невостребованными при советской системе. Отец был более или менее успешным, но я помню его резкие замечания по возвращении из зарубежных командировок. Он прекрасно видел отличия между образом жизни на Западе и у нас». (Ирина вспоминает, что отца пригласили работать в КГБ в конце 1950-х, но он отклонил это предложение, когда мать сказала, что уйдёт от него.)
Мать Прохорова выросла в Москве и работала инженером в исследовательском отделе по изучению пластиков при университете. Бабушка Прохорова по материнской линии Анна Белкина была выдающимся микробиологом. Во время войны она осталась в Москве заниматься разработкой и производством вакцин, в то время как её дочь Тамара была эвакуирована на восток страны в целях безопасности. Белкина была еврейкой по национальности, но смогла избежать участи многих представителей этой национальности, которые были сосланы или погибли в антисемитской волне, которая захлестнула всё советское общество после Второй мировой войны. Несмотря на то что она написала две докторские диссертации, ей было отказано в их защите, и она так и не получила научную степень доктора. Она ложилась спать каждую ночь с приготовленными вещами в ожидании ареста.
«Наша жизнь была противоречивой», – вспоминает Прохоров. С одной стороны, было необходимо поддерживать существующий режим, а с другой – на нашей кухне протекала совсем другая жизнь. Мы слушали по радиоприемнику «Голос Америки», читали запрещённые книги и обсуждали всевозможные вещи вполголоса. От родителей я узнал, что нужно быть умным. Они имели свой собственный взгляд на какие-то вещи, но при этом высказывали его очень мягко. Согласитесь, когда тебе всего 12-14 лет, сложно понять, что можно произносить вслух, а что нельзя".
В 1975 году семья переехала в многоквартирный 14-этажный дом на улице Кибальчича на севере Москвы. Спустя пару дней после нашего обеда Прохоров показал мне место, откуда они выехали и которое практически не изменилось. Липа, росшая перед домом, достигла окон их квартиры, и только унылая картинка советского времени, сохранившаяся в жалких бетонных лестницах и слабо освещённых коридорах, осталась неизменной. Прохорову приходилось наклонять голову, чтобы не удариться о дверной косяк.
Он начал рыться в шкафах и ящиках. Там оказался крошечный 4-дюймовый «силовик», согнутый другом их семьи почти пополам; бумеранг, привезённый из Австралии; семейный катушечный магнитофон, который Прохоров в своё время «приватизировал». В коридоре на полке стояли книги по физике, финансам, ценные издания в кожаном переплёте таких классиков, как Бальзак, Диккенс и Чехов. В детской были видеокассеты с Рэмбо («Я люблю этот фильм, – заявил он. — Каждые 5-7 лет я его пересматриваю») и книги на хоккейную тематику, а также шахматные учебники.
Прохоров был одарённым шахматистом, он вчистую обыгрывал многих взрослых на пляже во время семейных путешествий на Балтийское море в возрасте шести лет, но позже бросил, предпочтя шахматам хоккей, футбол и те виды спорта, где можно было почувствовать дух соперничества. Его спальня была чуть больше коробки из-под обуви, где не было места для ещё одной кровати. Его отец занимался заказами кроватей большого размера для рослых баскетболистов во время московской Олимпиады и заказал одну для сына. Когда Михаил повзрослел и как-то захотел оставить у себя на ночь подругу, ему пришлось ставить раскладушку.
Мы закончили беседу на кухне, в двух шагах от спальни, которая была ненамного больше. «Когда родители устраивали вечеринки, сюда могло набиться до 20 человек. Они сидели, стояли, двигались, болтали всё время. У нас не было загородного дома или автомобиля. Покупать было нечего. Зато у нас бывали подобные вечеринки».
В 17 лет Прохоров поступает в престижную Финансовую академию, которая в то время была известна как Московский финансовый институт. Там он познакомился со своим лучшим другом – Александром Хлопониным, который в данный момент является заместителем премьер-министра России и полпредом президента на Северном Кавказе. Спустя год учёбы Прохоров взял академический отпуск и пошёл в Советскую армию, где прослужил два года. Во время службы он умудрялся приносить с собой лесные грибы, которые превращали жуткую армейскую кашу в настоящее ризотто. Военная служба для студентов была чем-то неизведанным и, по мнению Михаила Эскиндарова, впоследствии декана факультета международных отношений академии, стала ключом к постижению Михаилом духа товарищества и настоящих лидерских качеств, что станет в дальнейшем одним из главных отличительных черт выпускника.
«Что это было за чудо? Как это можно объяснить? » – задался вопросом Эскиндаров как-то во время встречи прошлым летом в его офисе. В настоящее время он является ректором академии. «Я считаю, служба в армии сблизила этих людей. Они были физически крепкими, они должны были стать лидерами. Они стали кандидатами на вступление в ряды коммунистической партии. Сейчас мы этого не помним, но членство в партии делало нас дисциплинированными. Мы искренне верили, что построим социализм».
Студенты прекрасно осознавали, что советская идеология теряет свою привлекательность из-за экономических неурядиц в стране. Прохоров демобилизовался в 1985-м – в год, когда началась перестройка. Чтобы заработать денег, он разгружал вагоны с цементом на севере Москвы. Можно было заработать 50 рублей на человека за разгрузку одного вагона цемента – больше, чем при разгрузке вагонов с другими грузами. Когда законы изменились, он мог получать за ту же работу уже 400 рублей в день, тогда как преподаватели финансового института столько же зарабатывали в месяц.
Прохоров вернулся в институт осенью 1986-го. Он учился у профессоров, которые до этого поработали в иностранных банках и хорошо знали механизм образования основного капитала, суть свободного рынка и всё более заметную неэффективность командной экономики. В 1988 году, будучи студентом академии, Прохоров начал свой бизнес с продажи джинсов. Компания называлась «Регина» по имени жены партнёра по бизнесу. Прохоров покупал джинсы по 1 рублю, обрабатывал их смесью из глины и пемзы в химчистке на окраине Москвы и затем продавал розничным торговцам по 15 рублей за пару. Хлопонин был одним из его первых сотрудников. Вскоре штат компании увеличился до 30 человек. На вырученную от бизнеса прибыль Прохоров купил себе скромный автомобиль «Лада». «Это был переход на другой уровень жизни – говорит он. – Теперь я мог не ездить на метро. Я также мог позволить себе пригласить девушку покататься на машине и отвезти её в какой-нибудь маленький частный ресторан».
«Лада» была небольшой машиной, а Прохоров был водителем немаленьких габаритов. «Мы с мамой наблюдали из окна, как он втискивается в машину, – вспоминает Ирина. – Это предполагало целую процедуру, мы смеялись до слёз. Я кричала ему: „Миша, где твои колени? Он был похож на кузнечика“.
В 1988 году на старших курсах финансового института Прохоров вступил в ряды коммунистической партии и курировал работу комсомольской организации. Его отправляли вместе с другими членами партии на уборку картофеля. В Астрахани он руководил студенческим отрядом на сборе урожая арбузов. Учитывая, что Прохоров зарабатывал 15 рублей на один вложенный как владелец частной джинсовой компании, удивляют парадоксы с его членством в партии. Я задал ему вопрос, с какой целью он это сделал.
»Чтобы оказать сопротивление капитализму! – заявил он. – Конечно, это шутка".
Но шутка в сочетании с его предусмотрительностью – своеобразный способ ставить на карту многое. Его явная любовь к риску граничила с неприязнью к безрассудству. Членство в партии в конце 80-х всё ещё было кратчайшим путём к успеху. Благодаря этому ему удавалось путешествовать – в частности, он съездил в Чехословакию – но в целом его система взглядов рушилась; страна находилась в преддверии небывалых перемен. В 1989 году, когда Прохоров окончил обучение в вузе, рухнула Берлинская стена. И брат, и сестра сожалели, что родители не дожили до новой российской революции.
«Отец однажды сказал мне, что больше всего на свете не любит леность, – вспоминает Прохоров. – Он очень много работал, но мы жили в закрытом обществе». Кроме того, не надо забывать, что на кухне велась другая, непохожая жизнь, устраивались сотни всевозможных вечеринок. В отличие от своей сестры, которой до сих пор сложно находиться в стенах родительской квартиры, Прохоров не испытывает ностальгии по прошлому. Иногда, стоя на кухне, он осматривался вокруг, словно искал что-то, а затем произносил: «Даже при жизни родителей я чувствовал ответственность за всю нашу семью. Не знаю почему, но если в бизнесе или взаимоотношениях с другими что-то не ладилось, я испытывал чувство вины. Это сидит внутри меня».