Для защитника «Вашингтон Уизардс» Ника Янга, выросшего в западном Лос-Анджелесе, дорога в южнокалифорнийский колледж, а затем и в НБА, была очень непростой. На пути его подстерегало множество преград и трудностей. Заваленный единый экзамен для приёма в высшие учебные заведения США, три разные школы (Гамильтон, Дорси, Кливленд)… Когда Нику было всего 5 лет, был убит его брат Чарльз. Ужасная трагедия, которая не только верх дном перевернула жизнь его семьи, но и едва не поставила крест на ещё не успевшей даже начаться баскетбольной карьере Янга. Но благодаря кливлендской школе, где Ник по-настоящему нашел себя, и помощи заинтересованных в нём тренеров и друзей (в частности Джордана Фармара), Янг заставил себя не сворачивать с пути и добрался в конечном счёте до НБА. Это история о том, как едва не потухшая в нём звезда баскетболиста, загорелась вновь, и поныне с каждым днем полыхает все ярче и ярче.
«В ДЕТСТВЕ СТАРАЛСЯ ПОХОДИТЬ НА ТИ-МАКА ИЛИ КОБИ»
– Ник, расскажите, где вы играли в детстве?
– В основном я играл в парке Робертсона. Частенько собирались там с ребятами. Кстати и бывший одноклубник легендарных Мэджика Джонсона и Чарльза Баркли – Седрик Себаллос рос в тех же краях. Мы даже сыграли с ним пару раз.
– А какая там была обстановка? Атмосфера?
– Врать не буду, там была малюсенькая площадка. Причём она постоянно была забита ребятами, и играть в таких условиях было очень трудно. К тому же там всегда валялось много различного хлама и мусора, сколько не убирай. В основном в то время все ребята действовали на позиции защитников – каждый хотел быть похож на Аллена Айверсона. Я был, наверное, самым высоким из них, и старался больше походить на Ти-Мака или Коби.
– Вы выделялись своей игрой на фоне остальных ребят?
– Наверное, да, но это только помогало мне – я постоянно прогрессировал. Меня никто не заставлял отрабатывать исключительно в обороне. Я был волен возиться с мячом столько, сколько считал нужным. Собственно так я и вырос в Ника Янга (улыбается).
– Был ли в вашей детской «карьере», момент, который вы могли бы назвать переломным?
– Пожалуй я смело могу отнести к нему возможность играть со взрослыми ребятами, которая у меня появилась в 14 лет. Как они взяли меня? Один эффектный бросок сверху, и я играл с ними уже каждый день (смеётся). Вот когда я понял, что такое настоящий баскетбол. Кстати, тогда я и научился так мощно прыгать. Брат высоко-высоко набрасывал мне мячи, и я старался в одном прыжке переправлять их в корзину.
– Кто-нибудь ожидал, что в итоге вы взлетите так высоко?
– Бог с вами, нет, конечно. Тогда я был просто бестолковым ребёнком, который суетливо бегал по площадке и невпопад бросал по кольцу, в то время как ребята действительно играли. Они очень злились на меня, но я не особо придавал этому значения.
– А чем принципиально отличилась битвы с ребятами своего возраста от разборок с ребятами постарше?
– Игра со взрослыми была конечно гораздо интересней, но в то же время более жёсткой. Я уже не мог позволять себе ошибаться на ровном месте, и зарабатывать много фолов. Хотя не сказать, что мне было не интересно со сверстниками. В разных поединках я сталкивался и с Тревором Аризой, и с Крейгом Смитом, и с Эваном Бёрнсом – настоящими мастерами своего дела.
– Были ли там ребята, с кем бы вы могли сравнить свою игру, после того как малость подросли?
– Сравнивать я особо не хотел, а вот равнялся в основном на своего брата, Террелла. Все ребята были уверены, что он заиграет в НБА. Не буду скрывать – он был моим кумиром. Он и Эван Бёрнс. Террел наверное навсегда останется легендой того парка.
– Не могу не спросить вас, как повлияло на вас, на вашу баскетбольную карьеру убийство вашего брата Чарльза?
– Было очень тяжело. Я помню, как после его похорон дал себе слово, что когда подрасту – не позволю своей семье бедствовать. Искренне надеюсь, что сейчас мои родные и близкие гордятся мной.
«Я ЧАСТЕНЬКО ПРОГУЛИВАЛ ШКОЛУ, НО ДРУГИМ НЕ СОВЕТУЮ»
– Был ли момент, когда вы перестали ощущать удовольствие от баскетбола?
– Нет, никогда. Баскетбол всегда был для меня игрой, которую я искренне любил. Вне зависимости от того, было ли у меня все отлично, или были какие-то неприятности – я занимался одним и тем же, постоянно прогуливал школу, и бежал в парк (смеётся). Я мог играть там каждый день, до двух недель кряду. Ноги словно сами несли меня на площадку. Наверное, я не могу считать себя образцом для подражания, но эти занятия безусловно помогли мне стать профессиональным баскетболистом.
– То есть вам было не скучно тренироваться в одиночестве?
– Да мы сотни раз играли вдвоём: я и мяч (улыбается). И поверьте, я был счастлив. Правда однажды, когда мама гуляла по парку, я всё-таки попался. Нет, я конечно попытался скрыться, и убежать в школу, но не успел… Оказывается она ходила в прачечную, и как раз возвращалась домой. Мне было жутко стыдно (улыбается).
– В вашей школьной жизни был период, когда мама на целый год запретила вам заниматься баскетболом. Тяжело было пережить это?
– Было очень трудно. Она хотела, чтобы я в один момент бросил то, чем я занимался всю свою жизнь. Хотела, чтобы я больше времени уделял учебе, поэтому я и перешел в Дорси. Я хотел заниматься баскетболом и там, но это было практически невозможно, потому как там преобладали различные банды и прочие хулиганские группировки. Я чувствовал себя крайне неуютно, но никогда не говорил об этом матери. Я просто не хотел, чтобы она беспокоилась обо мне. Но все же когда мне выпал шанс переехать в Кливленд – с радостью им воспользовался.
– И как у вас обстояли дела с баскетболом на новом месте?
– О, это было незабываемое время! Я действительно нашёл себя – порой набирал даже по 40 очков за встречу. При этом я частенько забивал решающие мячи, и выигрывал ключевые подборы. Было здорово… Помню как мы с моим другом Майклом Томасом дополнительно приходили в зал поиграть один на один. И если он побеждал меня, играли снова (смеётся).
– Что значили эти успехи для молодого человека, ещё только пытающего найти свое место в жизни?
– Поверьте, они значили для меня очень многое. Однажды я осознал, что мне действительно нравится играть в школьной команде. Что мне нравится просто играть, и я хочу заниматься баскетболом всю свою жизнь. Возможно поэтому с оценками, и со всем прочим был полный порядок. Наверное, это был первый случай в моей жизни, когда я действительно осознал что-то серьёзное и важное для себя.
Во время своего дебюта я сильно нервничал. Я не должен был начинать её в стартовом составе, но один из баскетболистов опоздал, и тренер доверил место в основе именно мне. С тех пор я выходил уже исключительно в стартовой пятёрке. Мы играли против Монро из Северного Голливуда, и я как сейчас помню – первый же бросок в поединке выполнил именно я, да ещё и сверху. Игра была очень трудной. Тренер постоянно подбадривал нас, однако после встречи похвалил лишь меня, да моего друга Эда Джонсона. Не знаю почему, но эти слова меня сильно смутили.
Мы выиграли "+6", а я набрал 17 очков. Мама и брат присутствовали на том поединке, и мама сказала, что и представить не могла, что я так здорово играю. Она считала, что все рассказы Террелла о моей прекрасной технике – не более чем преувеличение, а я лишь ни на что не годный шалопай (смеётся). Но после той игры она поверила в меня, и сказала, что я действительно способен пробиться, если буду работать над собой. Её слова были крайне важны для меня. После них я и сам в себя поверил.
Ник Янг после победного трёхочкового броска в игре с «Филадельфией» 23 ноября 2010 года в Verizon Center
«ФАРМАР РАСТРОГАЛ МЕНЯ, КАК НИКТО ДРУГОЙ. А СЕБАЛОС НАПРОРОЧИЛ БОЛЬШОЕ БУДУЩЕЕ»
– Что вы можете рассказать о влиянии на вас тренера Шевалье?
– Шевалье был для меня словно старший брат или любимый дядя. Честное слово, я не преувеличиваю. Он навсегда останется в моем сердце. Знаете, с первого же дня он не позволял мне прогуливать школу. Ну, а когда я всё же пропускал занятия, тут же звонил моей маме, чтобы узнать, где я, и что со мной. Тогда я конечно дико злился на него, но сейчас то понимаю, что он хотел как лучше. Вместе с ним мы ездили лагерь, и скажу вам, это были незабываемые деньки. Даже когда я учился в колледже, он продолжал помогать мне, объяснял какие-то вещи, помогал по мелочам. Он стал для меня настоящим другом. Даже не знаю, как сложилась бы моя судьба, не будь его тогда рядом.
– Расскажете о том, как Джордан Фармар помог вам однажды с единым тестом?
– Да, было такое (улыбается). Всё началось с того, что мы с Джорданом играли за одну команду Памп-н-Ран, где мы собственно и подружились. Мы учились в разных школах, но с тех пор начали иногда встречаться, обсуждать всякие глупости. Однажды он сделал мне подарок на Рождество. Признаться, когда я получил посылку от Джордана, был в шоке. Это были книги для подготовки к единому тесту. Он сам пользовался ими, и они ему очень помогли. Он сказал, что сделал этот подарок, потому что я не только отличный игрок, но и хороший человек, и он хотел, чтобы я в полной мере воспользовался данными мне качествами. Ни один человек раньше не говорил мне таких слов. Я был тронут. Так мы и стали близкими друзьями. Единственное что я не смог поступить с ним в лос-анджелесский колледж. Поэтому на площадке мы всё же оставались соперниками (смеётся).
– Вы упомянули Себаллоса, игравшего с вами в парке Робертсона. История о том, как в 16 лет вы забросили через него сверху, стала практически легендарной для той местности.
– Да ерунда, мне просто повезло тогда (смеётся). Нет, серьёзно. Моей заслуги в том эпизоде и правда было немного. Сед пришел в парк со своим братом. Мы играли двое на двое, и я персонально опекал Себаллоса, стараясь не давать тому развернуться, и обыграть меня. И уже после игры, мы немного побросали сверху. Я попросил его брата помочь мне – набросить мяч на корзину, где не ожидавший подвоха Себаллос успел лишь проводить взглядом мой великолепный прыжок (смеётся). Так всё и было.
– А как Себаллос отреагировал?
– Он улыбнулся, и сказал что у меня большое будущее. Вообще по жизни он весельчак и балагур, но в тот день был очень серьёзен, и говорил что мне необходимо не останавливаться на достигнутом и продолжать работать над собой, ведь самое главное – потенциал у меня есть. Я был до такой степени взволнован этими словами, что никак не мог прийти в себя, и нёс в ответ какую-то чепуху.
– Но вы же до того уже играли вместе?
– Да, но я никогда не вытворял ничего подобного. Нечто похожее проделывал разве что только Крейг Смит, да и то когда уже учился в колледже. Я вырос, наблюдая за игрой этого баскетболиста, так что понять мою реакцию, моё состояние – совсем не трудно.
«ПЕРВЫМ „УКРАШЕНИЕМ“ СТАЛ ИРОКЕЗ. ТАК ЧТО ИНТЕРЕСА ДЛЯ ГРАБИТЕЛЕЙ Я НЕ ПРЕДСТАВЛЯЛ»
– Как вам удавалось оттачивать свое мастерство в университете Южной Калифорнии?
– Тим Флойд и помощник главного тренера Генри Бибби каждое утро подолгу работали с нами над бросками с дистанции и данками. Причём тренировки были интересные и необычные. Нам предстояло преодолевать какие-то препятствия, после чего мы должны были выполнять дальние броски. Или же мы и вовсе отрабатывали их с какими-нибудь искусственными оппонентами. Класс! Я никогда не делал ничего подобного, и впоследствии эти занятия мне очень помогли. Хотя первое время я, конечно, не понимал, зачем всё это нужно. Осознал только во время одного из турниров, когда мы играли против ребят из Аризоны. До сих пор помню ту встречу. Как бы ни сопротивлялись оппоненты, я просто представлял себе наши тренировки и штамповал броски с любых дистанций. Они, бедолаги, просто не знали, что со мной делать (смеётся).
– А что заставило вас выбрать именно этот колледж?
– Я же всё-таки вырос в тех краях. Помню, как школьный тренер спросил у меня, куда я хочу поступать, и был шокирован тем, что я хочу вернуться в Калифорнию. В то время все поголовно мечтали учиться в UCLA, но я же не такой как все. Хотел учиться именно в южнокалифорнийском университете, и всё тут.
– Как аспект вашей игры наиболее ярко отражает, что вы выросли именно в Лос-Анджелесе?
– Даже не знаю. Аспект игры… Вообще лос-анджелесских ребят легко отличить по тому, что они более крикливые что ли. Просто у нас всегда была отличная погода, и на любые игры приходило много зрителей. Так что будешь шептать – никто не услышит (смеётся). Кстати это очень сильно помогало нам в том плане, что мы всегда старались выдавать свой максимум. Сейчас ведь по- другому просто нельзя. Ну и конечно мы всегда любили выпендриться – носили украшения, серёжки, делали наколки и татуировки, все дела…
– А какое первое «украшение» подобного рода было у Ника Янга?
– Всего-навсего ирокез. Ничего эксцентричного. Так что особого интереса для грабителей я не представлял (смеётся).
– А как вы думаете, почему в Лос-Анджелесе вообще приняты подобного рода штучки?
– Похоже, вы опять застали меня врасплох. Бестолковый у вас собеседник (смеётся). Наверное, людям это просто нравится. Они считают, что так выглядят лучше – более круто.
– Это обычно так бывает: «я тоже хочу себе „украшеньице“, и плевать, кто что думает»?
– Ну не совсем так, но в первую очередь вы, конечно, сами должны быть уверены, что хотите этого. Повторюсь, для большинства ребят из Лос-Анджелеса это в порядке вещей. У Брэндона Дженнингса, Джордана Фармара… Да у подавляющего большинства калифорнийцев обязательно присутствует нечто подобное.
– Скажите честно, вы считаете, вам повезло, что вы выросли именно в Лос-Анджелесе? Не только в плане баскетбола – вообще?
– Очень повезло. Я считаю, Лос-Анджелес создал меня не только как спортсмена, но и как личность. Я частенько задумываюсь об этом. Что было бы, если бы я к примеру родился в Нью-Йорке? Как в таком случае сложилась бы моя судьба? Моя карьера? Город Ангелов – мой дом, и я благодарен богу, что все сложилось именно так, как сложилось. Ну и конечно моей семье, и моим тренерам. Куда бы я без них.