“Слушай, он такой угрюмый, скучный, неразговорчивый”, — предостерегали коллеги
перед встречей с Горлуковичем — самым, безусловно, колоритным защитником нашей
сборной конца 80-х и начала 90-х. Я удивлялся: как же так, ведь мои родители —
близкие друзья Сергея — неоднократно гуляли и веселились вместе с ним, и ни о
какой зажатости со стороны олимпийского чемпиона-1988 и речи не было. Их
знакомство, наверное, и помогло.
На днях мы созвонились c Горлуковичем — уже главным тренером клуба первого
дивизиона “СКА-Энергия” (Хабаровск). Уговаривать его и вправду пришлось долго.
“О чем мне сегодня рассказывать, раньше надо было общаться...” — вот и весь
разговор. И все же “самого молчаливого футболиста России” мне удалось
переубедить…
— Сергей, а почему вы так не любите журналистов? Вот я слышал, что за всю
футбольную карьеру Горлукович дал всего два интервью. Да и то очень давно…
— По сути своей я человек замкнутый и не считаю правильным предавать огласке
личную жизнь. Этот мир принадлежит только мне… Что касается работы, я всегда
шел на контакт с журналистами. Но, как правило, мне попадались те, кто задавал
глупые, непрофессиональные вопросы. Само собой, у нас возникало недопонимание, и
интервью срывалось. И впоследствии я стал отказываться от бесед с журналистами.
— Известно, что после ухода из большого спорта многие спиваются. Вам это,
случаем, не грозило?
— Действительно, слышал, многие кодировались и зашивались. Я же никогда этим
не занимался. Думаю, я ответил на твой вопрос.
— То есть депрессии вы избежали?
— Я бы не сказал, что была депрессия. Это был период переосмысления. Все-таки
двадцать лет в футболе — не маленький срок. После ухода с поля я должен был
проанализировать, чем хочу заниматься дальше, нужно было реально оценить
обстановку. Просто был такой момент перехода к новой жизни. Да, это достаточно
трудный период…
— Вы играли аж до 39 лет. В то время на поле выходили футболисты старше вас?
— В мое время старше не было никого. А вообще люди заканчивают карьеру тогда,
когда им хочется, когда здоровье уже не позволяет играть. Вот и у меня травмы
давали о себе знать.
— Прозвище Дед приклеилось к вам надолго. Оно связано с возрастом?
— Это прозвище появилось в 1996 году, когда я пришел в “Спартак”. Разница в
возрасте между мной и остальными игроками составляла 10—15 лет. Конечно, для
этих юнцов я был Дедом.
— В одном из тех редких интервью вы рассказывали, что в детстве маленький
Сережа Горлукович не подавал никаких надежд в футболе и после окончания
спортивной школы вас не хотели брать ни в одну команду. Не возникало желания все
бросить?
— Да, после окончания спортивной школы я оказался не у дел, но тем не менее
любил футбол и ни за что не хотел бросать тренировки. Шансов было очень мало, но
когда появился один, я за него ухватился. Очень уж мне хотелось доказать всем
тем людям, которые поставили на мне крест, что я способен добиться многого в
футболе. По жизни я упрямый человек и стараюсь добиваться поставленной цели.
Думаю, у меня получилось.
— Одно время вас приглашали играть в киевское “Динамо”. Почему вы отказались?
— Меня приглашали играть и в киевское “Динамо”, и в московское. Почему
отказался? Сейчас ответить на этот вопрос довольно сложно. Было много факторов.
Может, Киев был не слишком настойчив, черт знает… Хотя, думаю, если бы потом
не уехал из “Локомотива” в немецкую “Боруссию”, то скорее всего принял бы
предложение киевлян. В московское же “Динамо” меня приглашали после
Олимпиады-88. Но я предпочел остаться еще на год в “Локомотиве”.
— И все же, знаю, летом 89-го года вы заявили, что не хотите играть в “Локо”.
Вас не устраивал Семин как тренер?
— Да не в этом дело. Просто в то время я играл в сборной, а состав
“Локомотива” был слабоват и не позволял мне прогрессировать. Повысить мастерство
можно лишь играя бок о бок с мастерами, а в “Локомотиве” на тот момент это было
невозможно. Началась даже, можно сказать, некая деградация. Как только я это
понял, то объявил о своем уходе.
— Кстати, что касается Олимпиады в Сеуле. Говорят, после победы там наша
сборная славно погуляла. И на следующий день, когда должны были награждать
команду, никого из игроков не могли найти…
— Да, мы неплохо отметили ту победу. Но, уверяю тебя, на награждение все
явились в более-менее нормальном состоянии.
— А вообще футбол и алкоголь — совместимые вещи?
— Я считаю, что абсолютно несовместимые. (Смеется.) Хотя… после этой фразы
меня поднимут на смех друзья. Напиши лучше, что все хорошо в меру.
— Вы были одним из первых советских футболистов, которые уехали играть за
границу...
— Да, я был пятый или шестой игрок из сборной, которому удалось выехать в
зарубежный клуб. В конце 89-го года я объявил Семину, что ухожу. “Локомотив”
тогда как раз вышел на людей, которые помогали советским игрокам попасть за
рубеж. Я ухватился за этот шанс. Сыграл одну игру на просмотре — и сразу попал в
“Боруссию”.
— Какие были первые впечатления от немецких тренеров?
— Да никаких впечатлений. Я приехал в Германию уже опытным игроком, за плечами
осталась школа Лобановского, поэтому удивить меня в тренировочном плане было
практически невозможно. Хотя, безусловно, переход стал значительным шагом
вперед. Ведь мало было попасть в команду, приходилось и бороться за право выйти
на поле. Была огромная конкуренция!
— Слышал, в “Боруссии” вы часто оставались на скамейке запасных. Не было
обидно?
— Тогда в Германии был лимит на легионеров — только двоим в команде разрешалось
выходить на поле. Поэтому на каждой тренировке шла упорная борьба за место в
составе. Иногда удавалось выйти победителем, но приходилось и терпеть поражения.
Я бы не сказал, что часто оставался на скамейке, но если подобное происходило
систематически, я мог и поскандалить. И, собственно, по этой причине вскоре
решил поменять клуб. Не по моему характеру оставаться запасным как на поле, так
и в жизни.
— Когда вы приехали в Германию, то абсолютно не знали языка.
— Конечно, первое время было трудно, но постепенно я втягивался и через полгода
уже понимал отдельные слова. Позже пытался даже изъясняться. А что касается
игры, то футбольный язык един везде. Когда ты на поле, тебе не требуется
разговорная речь, там все понимается без слов. А вне поля я и не нуждался в
общении.
— Сколько времени вы прожили в Германии?
— Пять с половиной лет.
— Много зарабатывали?
— Мне всегда хватало на жизнь: и когда я работал в России, и когда переехал в
Германию. На материальное положение никогда не жаловался. Отчасти потому, что
деньги я не ставил во главу угла.
— Не хотелось остаться там навсегда?
— Если бы не произошло объединения ФРГ с ГДР, я скорее всего остался бы. Но
потом там с каждым днем становилось все хуже, и поэтому я принял решение
вернуться.
— Ваша дочь смотрит футбол?
— Да. И даже с интересом.
— Чем она сейчас занимается?
— Она осталась жить в Германии. По-русски говорит хуже, чем по-немецки. Она
закончила немецкую школу, где русский изучала как иностранный.
— Вас узнают на улице?
— Узнают. Подходят молодые ребята, что довольно странно, говорят “спасибо”. Это
очень приятно. На самом деле.
— Вы часто ностальгируете по прошлому?
— Если честно, я вообще не ностальгирую. Ну не осталось у меня восторгов от
прошлого! Да, как игрок я всего достиг, везде поиграл, на всех уровнях. Объездил
почти весь мир. Жизнь прожил в футболе очень красочную. Все выполнил, что хотел.
Ну и что? На самом деле я даже редко вспоминаю те времена. У меня дома сложно
найти фотографии, связанные с футболом, не говоря уже о спортивных майках или
прочей атрибутике. Я никогда этим не дорожил…