ПРОСТИТЕ, ЧТО ПОКАЗАЛ РОССИИ БРАЗИЛЬЦЕВ
Борман теперь совсем другой. Похудевший, с интонациями мягкими, почти ласковыми. Должно быть, кукольная Эстония, где он второй год трудится вице-президентом «Левадии», разморила его, Великого и Ужасного. Пусть и подзабытого. А может, постарел Овчинников. Но удивлять продолжает. Что словом, что привычками.
Антикварный двухместный «порше» времен, кажется, первых фильмов о Джеймсе Бонде бойко подкатил к «Метрополю». Швейцар чуть шею не свернул, засмотревшись на диковинный экземпляр. Из машины вышли двое — Валерий Овчинников и сидевший за рулем его бессменный помощник в нижегородском «Локомотиве», а ныне футбольный агент Николай Козин.
— Неужто из Таллина на этой машине приехали? — поразились мы.
— Только Козин. Я поездом добирался.
— Славный у вас автомобиль.
— Не смотрите, что старенький. На трассе спокойно 250 километров в час идет. У меня в Таллине еще «хаммер» есть. А «порше» — подарок моего бывшего футболиста. Александра Гармашова, знаете такого?
ФУТБОЛЬНОЕ МЕСТО
— Тянет в Москву, Валерий Викторович?
— Привез на просмотр в один из столичных клубов игрока «Левадии» Никиту Андреева. До этого в составе юношеской сборной России 1988 года рождения он на турнир в Андорру ездил.
— У него российский паспорт?
— Да, Никита — гражданин России, а в Эстонии у него вид на жительство. Сам он из Нарвы. Кажется, тот самый редкий случай, когда снаряд попадает в одну воронку.
— Второй Карпин?
— Именно. Очень одаренный парнишка.
— Вице-президент «Левадии» ездит на «хаммере», останавливается в «Метрополе»… Клуб живет на широкую ногу?
— «Метрополь», между прочим, — футбольное место. Колосков всегда тут банкеты проводил. А «Левадию» не зря эстонским «Челси» называют. Президент клуба Виктор Левада стремится создать крепкую команду европейского уровня. Сейчас мы с приличным отрывом лидируем в чемпионате Эстонии, в Кубке УЕФА два раунда прошли, одолев финскую «Хаку» и голландский «Твенте». С «Ньюкаслом» сражались достойно.
— Не жмет вам Таллин в плечах?
— Там интересно. Особенно когда стартуют еврокубки. Но, разумеется, все другое — и объем работы, и напряжение. Сколько человек обычно трудятся в структуре футбольного клуба? 20 — 30, а то и больше. В «Левадии» со всеми организационными хлопотами справляются трое — директор клуба Юрий Чурилкин, его помощник Люба и технический директор Павел Казаков. При проведении игр Кубка УЕФА на них было все — от приема команд до поездок болельщиков «Левадии» за границу. Прекрасно справились.
Мою же нынешнюю должность с тренерской не сравнить. Встаешь не в семь утра, а когда захочешь. Можешь вовсе сутки дома просидеть. Обычно просыпаюсь часиков в девять. Пью кофе. Чтобы запустить мозги, включаю по спутниковому телевидению российские новости. Водитель отвозит в клуб, смотрю тренировку, общаюсь с коллегами и свободен. Даже своего кабинета нет. Он мне ни к чему
ТРЕНЕРОВ — В УНИТАЗ
— Кто тренирует «Левадию»?
— Эстонец Тармо Рюйтли. Уже не первый год.
— Почему не вы?
— Человек хорошо справляется со своими обязанностями. А я на «живое» место не прыгну. Это для меня закон.
— Вернетесь когда-нибудь в Россию тренером?
— Бог его знает. Когда в 30 лет начал осваивать профессию тренера, искренне считал, что сорокалетние мешают жить и работать. Когда исполнилось 40, то же самое твердил про пятидесятилетних. А когда мне 50 стукнуло, призадумался: кто же теперь-то мешает? Может, и сегодня молодые руководители клубов рассуждают, как я раньше. С опытным тренером, прошедшим «и Крым, и дым», трудно. «Кинуть» его невозможно. Заставить плясать под свою дудку — тоже не выйдет. Удобнее работать с теми, кто помоложе. В российском футболе с недавних пор принижена роль главного тренера, если, конечно, он не иностранец. К нашим же сквозит откровенное пренебрежение. Говорят: «Вот тебе г… Крутись как хочешь, но сделай из него конфетку».
— В чемпионате России последним вашим местом работы был челябинский «ЛУКОЙЛ». Как работалось с Юрием Перваком?
— Бизнесмен он великолепный, но в футболе у него беда. Слишком часто меняет тренеров. В нижегородском «Спартаке» за этот сезон троих уволил! Их просто смыли, как в унитаз. Нажали на кнопочку, хоп — и нету. Вот и я у Первака не задержался. Передали мне его слова: «Вы закончили работу, молодой человек». Посмотрел я на себя в зеркало, подивился изящности формулировки и уехал.
— В первый раз вас так уволили?
— Нет, в Кирове в 80-е похожая история случилась — об отставке мне сообщили через зампреда исполкома. Тогда было больно и обидно. Я был молодым и дерзким.
— А сейчас вы какой?
— Дерзкий и хитрый. В промежутке с 30 до 40 лет ты способен на поступки, которые позже уже не совершишь. По молодости тебе на все плевать, можешь послать на три буквы первого секретаря горкома партии. Что я и сделал в Тюмени.
— Из-за чего?
— Мы по просьбе местных телевизионщиков начали матч на 15 минут раньше. Первый секретарь пришел на стадион — игра в разгаре. Он давай орать, возмущаться. Потом вполне серьезно заявляет: «Остановите матч и начинайте заново». Вот тут я и не выдержал. В ответ услышал: уроем, закопаем и так далее. Спасибо начальнику «Главтюменьгеологии» Салманову, спустил дело на тормозах.
БТР, ЯХТА И ТРИ ПАЧКИ «МАЛЬБОРО»
— По слухам, из Нижнего Новгорода вы вернулись миллионером.
— Я — не миллионер и никогда им не был. Мои друзья знают: если мне дать миллион долларов, через две недели его уже не будет. Сам не знаю, куда у меня деньги деваются. Хотя транжирой назвать себя не могу.
— В Нижнем у вас был свой БТР, яхта. Куда все это делось?
— Бронетранспортером когда-то со мной расплатился за футболиста арзамасский завод. Больше с команды взять было нечего. Потом у этого БТР движок украли. А яхты у меня сроду не было. Был катер, построенный в 1956 году. Мы привели его в порядок, встречали на нем гостей клуба. Жить на Волге и не иметь катера — по меньшей мере странно.
— Что за бизнес у вас был после отъезда из Нижнего?
— Бизнесом не занимался. Это мой младший брат Виктор был вице-президентом нижегородского «Локомотива» и одним из его спонсоров.
— Мягче, сентиментальнее за годы без российского футбола не стали?
— Есть такое. В России каждый день — сплошной адреналин и сумасшедшая гонка. А эстонская жизнь умиротворяет. Зайдешь в бар, закажешь кофе. Покуришь, поразмышляешь. В состоянии, когда ни черта не делаешь, до депрессии недалеко. Но у меня есть способ, как с ней бороться. Включил дома российские каналы, созвонился с друзьями — и хандры как не бывало.
— Расплакаться можете?
— Говорят, все садисты плачут… Меня всегда слеза прошибает, когда фильмы о войне смотрю. Вот на матче Россия — Израиль, когда счет стал 1:1, я на весь стадион завел бы «Вставай, страна огромная». Думаю, под такую музыку наши зубами начали бы штанги грызть. В той игре нам на поле очень не хватало одного игрока.
— Это кого же?
— Того, что на всю страну рявкнул в телекамеру всем известную фразу. Да-да, Евсеева. Вот этот евсеевский дух нам и нужен был. Русские люди в драке не помогут, но войну выиграют.
— Вас сложно представить растерянным. А ведь наверняка было?
— Раз не видно — значит, не было. Растерянность не должна на лице отражаться. Отвисшая челюсть, квадратные глаза — это все не про меня. Я умею управлять собой.
— Курить вы не бросили. По-прежнему — три пачки в день?
— Да. Правда, выкуриваю по полсигареты.
— Вы с 70-х годов исключительно «Мальборо» курите. Как во времена дефицита доставали?
— В Москве было две точки, где всегда продавался настоящий, американский «Мальборо». Денег стоило колоссальных, но я хотел курить хорошие сигареты, и мог себе их позволить. Отказывая в чем-то другом. Допустим, в алкоголе. Я почти не пью.
— Почему?
— Если ты от футболистов требуешь: «Трезвость — норма жизни», должен потребовать того же от себя. Глупо читать лекции о вреде алкоголя, дыша на игроков перегаром.
— Не коробит, когда про вас говорят: «Бывший тренер Овчинников»?
— Не очень умный человек сказал как-то: «Овчинников? Это — вчерашний день». На что я ответил: «У меня-то, слава богу, хоть вчерашний день есть. А у тебя, собака на задних лапах, ни будущего нет, ни настоящего».
— Часто памятью в прошлое обращаетесь?
— Вспоминаешь какие-то матчи, встречи. Короткий разговор с Бесковым, например. Мы играли на «Динамо», и уже в первом тайме горели 0:3. Я орал на игроков, как бешеный бык. А Бесков, проходя мимо, обронил снисходительно: «Валера, что ты на них кричишь? Они же лучше не умеют...» Сел я на лавку и за второй тайм не проронил ни слова.
«ОСВЕНЦИМ»
— «Ему как тренеру нужно совершенствоваться во многих аспектах. Тренировочный процесс проходит скучно и настолько приедается, что люди выдерживают его только из-за хороших условий». Знаете, чьи это слова об Овчинникове?
— Наверное, Володи Казакова?
— Нет, вратаря вашего Шанталосова.
— Про скуку говорят те, кому не интересно тренироваться. Впрочем, того же Шанталосова я в чем-то понимаю. Тогда у «Локомотива» не было средств держать тренера по работе с вратарями. За их подготовку отвечал Козин, бывший защитник. Лишь в 98-м у нас впервые появился специальный тренер для голкиперов, Юрий Перескоков. Теперь он в «Спартаке».
— Кто-то из игроков рассказывал: «Отличная команда в Нижнем, вот только стукачей многовато. Все Валерию Викторовичу докладывается»...
— Для кого-то, может, это и стукачество. А главному тренеру необходимо знать, чем дышит команда, что внутри творится. Иначе нельзя. При этом я закрывал глаза на некоторые проделки. Был у меня, к примеру, футболист, который накануне матча не мог обойтись без женщины.
— Валерий Четверик, поговаривают, однажды отлупил игрока в раздевалке. Вы на такое способны?
— Да вы что! Футболиста можно разбирать по запчастям. Как конструктор. Но оскорблять и унижать его никто права не имеет. Если и орешь матом, то на всех сразу. Тогда никому не обидно.
— Помните, как про вас отозвался в интервью Валерий Карпин: «У Бормана в Освенциме»?
— А кем после того «Освенцима» стал Карпин? Один из предсезонных сборов у нас проходил в высокогорье. Там действительно было тяжело, но приходилось терпеть. Все знают, что тренировки у меня не сахар. В моей первой команде — кировском «Динамо» — подъем был в шесть утра. Не потому, что я такой зверь. К сожалению, в другое время мы не могли попасть в манеж. Там тренировалась бронзовый призер Олимпиады по легкой атлетике. И мы вставали в шесть, ехали на тренировку.
— Кировское «Динамо» вы возглавили в 34 года, не имея за плечами никакого авторитета. Бунта не опасались?
— Полкоманды я разогнал сразу. Вскоре поймал двух ветеранов, говорящих попугаев, и кончил их при всех.
— Что значит «кончил»?
— Выгнал. А куда деваться? Я же за результат отвечаю. И он был. Клуб принял на 22-м месте. Сперва на 3-м финишировали, а потом в первую лигу вышли.
ОТРЕЗАННЫЙ ОРГАН
— Самый талантливый игрок, с которым вам доводилось работать?
— Много талантливых ребят через нижегородский «Локомотив» прошло. Калитвинцев, Смертин-старший, Мухамадиев, Аваков, Шанталосов, Нижегородов, Петя Быстров… А Гецко? Когда Ваня к нам из Одессы-мамы приехал, мы ему трусов по размеру не нашли — столько в нем лишних килограммов было. Но какой это был парень, какой! В своем первом матче с «КАМАЗом» так отпахал, что до раздевалки дойти не мог, его на руках несли. Была в Нижнем интересная команда и в 89-м, когда мы пробились в первую лигу. В том составе преобладали люди пьющие. Они даже перед игрой могли загудеть, но выходили на поле — и забывали обо всем, что вытворяли накануне.
— Был у вас метод, как с пьянками бороться?
— Был. Нет, не штрафы. Отбирать у игрока деньги бесполезно — он только озлобится. Узнав о нарушении режима, я на следующий день такую нагрузку давал, чтобы игрока буквально наизнанку выворачивало. Главное — вовремя вывести из организма всю эту заразу. Футболистам я говорил: «Сезон закончится, бери никелированный таз, наливай ящик водки, вставай на корточки и лакай все до последней капли. В свой отпуск делай что хочешь». Я не боялся брать игрока с репутацией злостного нарушителя режима. Боялся другого — чтобы в команде не было клептоманов.
— И такое бывало?
— Бывало. Еще головной болью были поездки за рубеж в начале 90-х. Приключений хватало. Однажды с игроком на четыре года подписал контракт в народном суде города Вена.
— Заинтриговали.
— Его кто-то из партнеров клоуном выставил. В магазине в сумку засунули что-то, а полиция тут как тут. Моментально суд организовали. Пришлось вытаскивать парня. Он до этого сомневался, на год ему контракт с «Локомотивом» заключать или на два, а там вмиг на четыре согласился: «Только вытащите меня отсюда!» Мы вытащили, заплатив за него штраф. Долларов 20, по-моему.
— Когда-то «Трабзонспор» пытался купить у вас юных Петра Быстрова и Нижегородова, а вы ответили, что нечего им в этой дыре делать. Не слишком жестко?
— Нет, все правильно ответил! Я сторонник того, чтобы наши футболисты играли на родине, а не мотались по таким странам, как Турция. Быстров с Нижегородовым потом в молодежную сборную попали, в национальной команде успели поиграть. Быстрову, к сожалению, травма колена помешала полностью раскрыться.
— Кто из футболистов обошелся вам дороже всех?
— Наш нижегородский мальчик Леша Герасимов. Мы его выкупили у ЦСКА. Летом 98-го должны были заплатить 200 тысяч долларов. И вдруг дефолт! Эти 200 тысяч превратились в астрономическую сумму. Выкрутились как-то, рассчитались с ЦСКА. Это было тяжелое и вместе с тем дивное время. Как мы в тот год вернулись в высшую лигу и на финишной прямой чудом обошли «Сокол»!
— И вправду, как?
— Отработаны были новейшие методики по дезориентации противника. Мы зашифровали ситуацию, и «Сокол» на этом спалился. Он был уверен, что уже вышел наверх, а нам ничего не надо. Тренировал «Сокол» Федотов, которого после сезона сняли. Но он-то был не виноват. Я в саратовском клубе уволил бы тогда всех, кроме него.
— Есть матч, о котором больно вспоминать?
— Хорошо помню матч, после которого потерял орган.
— Какой, простите?
— В 89-м году после игры в Свердловске оказался на операционном столе, мне удалили желчный пузырь. Мы проиграли 0:1, судья такое вытворял, что пузырь и не выдержал… Еще в Тюмени чудная игра была с «Котайком». Вели 2:0, потом судья нас закопал. Гости счет сравняли, а на последней минуте в их ворота назначили пенальти. Стас Феоктистов идет к мячу, и тут арбитр дает финальный свисток, уводя команды с поля. Это был Костя Вихров, рефери ФИФА. Он позже учил молодых арбитров, как надо судить!
— Вам хотелось какого-нибудь судью растерзать собственными руками?
— Для меня один случай стал уроком. Играли в Свердловске, так я весь матч выл от судейских проделок. Отдал видеозапись людям, они посмотрели, перезванивают: «Валерий Викторович, ничего нет». — «Как нет?! Он нас 90 минут уничтожал!» — «Еле-еле нашли два момента, в центре поля...» Я набрал телефон судьи, извинился. С того дня после игры не ору, выдерживаю паузу. Смотрю и думаю.
— Были при советской власти в первой лиге судьи, которые не брали?
— Сергей Хусаинов. Не брал, и все. И я раз пытался с ним говорить — ни в какую… Вообще не пользовался возможностями, которые у него были, как у судьи. Кстати, что-то говорили про Колоскова Вячеслава Иваныча, но я его знаю с 78-го года — это интеллигентнейший человек. Не представляю, как ему можно было что-то предложить. Все разговоры о его нечестности — пустой и гадкий для меня звук.
МАНАННИКОВ МАТЧ НЕ ПРОДАВАЛ
— Российский футбол смотрите?
— Больше, чем в те годы, когда тренировал сам. Когда у тебя есть команда, достаточно узнать результаты. Времени хватало только подкорректировать табличку.
— Михаил Бесчастных рассказывал, что если в «Спартаке» середины 90-х зарплата была три тысячи долларов, то в Нижнем Новгороде отставали не намного — платили две. А какие премиальные были в вашем «Локомотиве»?
— За Москвой гнаться мы не могли. Самые большие премиальные на кону были, когда в 96-м мы московское «Динамо» дома 2:0 обыграли. Впоследствии выяснил, что моим ребятам еще два клуба здорово приплатили за эту победу.
— Принципиальный был матч?
— Для меня — очень. А два других клуба не пускали наверх «Динамо». Большая политика. Вот еще момент. Помните вратаря Мананникова?
— Конечно.
— Так его в «Роторе» обвинили в сдаче игры моему «Локомотиву». Могу сказать: ни-ког-да Мананников нам игру не сдавал. Ручаюсь. А он, по сути, карьеру закончил из-за этих обвинений. Увидел бы «Ротор» следующий наш матч. В этих самых воротах, в этот же угол такой же гол пропустил Шанталосов. Была там «веселая» кочка, о которую мяч ударялся — и летел через вратаря.
— Одно время ваш друг Арсен Найденов стороной объезжал Новороссийск, в котором когда-то работал. То же самое говорили про ваши взаимоотношения с Владикавказом, куда, дескать, Овчинников, робел приезжать.
— Я не робел, но заезжать было неприятно. Долгая это история, а если коротко, меня обманули. Был запрет на профессию за подписью секретаря по идеологии Северной Осетии. Поднялся один генерал и сказал: «Какое вы имеете право запрещать человеку, закончившему ВШТ, работать тренером?» В итоге смягчили решение: два года я не мог работать в РСФСР. И поехал в Эстонию.
— Был в вашей жизни отрезок, когда карьера футболиста завершилась, а карьера тренера еще не началась. Много профессий тогда перепробовали?
— Чем только не занимался. Можете написать так: обдумывал будущее.
— А если серьезно?
— На завод не ходил точно. Принципиально.
— За тунеядство могли тогда и посадить.
— Не могли. Нужно было очень постараться, чтоб посадить тунеядца. Тот период был для меня не самым плохим. Сложнее стало после ВШТ, когда работал тренером. Футбол — это «игла», стопроцентно. Сидишь зашоренный, забываешь обо всем вокруг. Потом, отойдя чуть в сторону, с удивлением узнаешь, что есть другая жизнь, «нормальная». Ты, оказывается, можешь многое себе позволить. Необязательно носить целыми днями чертов спортивный костюм. Открываю шкаф — нахожу вещи, которые никогда не надевал. Сейчас приходится их ушивать.
— Похудели?
— А разве не видно? Вес сбалансировался. Не нервничаю. Недавно на собственный костюм прежних времен наткнулся — глазам не поверил. Запахнуться в него могу. Неужели, думаю, был такой поросенок?
— Диетами, наверное, пользуетесь?
— Никаких диет. Раньше как было? До десяти вечера голодный, домой приходишь, как свинья, нажираешься, а у всякого организма своя реакция на стресс после игры. Кому-то надо стакан водки залудить — и успокоился. А кому-то водка не идет, так начинаешь просто жевать.
«СЕКА»
— Еще одна легенда, как вы проигрались в карты, с трудом расплатились и с тех пор смотреть на них не можете.
— Да, было в институте. Есть русская народная игра «сека», — посадили меня ребятки, поймали на одну руку, заколбасили на такую сумму, что дух перехватывало.
— На какую?
— Под «штуку» рублей. А я студентик, 21 год. Но заработал эти деньги. Пахал ночами как негр.
— Вагоны разгружали?
— Хуже. На мясокомбинате были бригады борцов, штангистов — все мои приятели. Там зашибали солидные деньги, но и сесть можно было запросто.
— Долго работали?
— За месяц долг отбил. Это была задница. Весил я тогда килограммов пятьдесят, хоть и назывался «грузчиком».
— Прилично вас люди «кинули».
— Нормально. Я им благодарен — они меня так вылечили, что больше никуда не затащишь. С тех пор в азартные игры не играю. Даже в шахматы.
— В армии с экстремальными ситуациями сталкивались?
— Пьяный командир полка по фамилии Слесарь построил: «Кто сказал, что командир полка — слесарь?!» Решил раскатать полк гражданской обороны танками, и это было ЧП. Но я из-под танка ушел.
— То есть?
— Надо ведь, чтобы танк еще правильно проехал над твоим окопом. Смотрю, как он надвигается, думаю: во время войны, ладно, сразу взорвусь, но сейчас? А эта гадина прет, очень неприятно.
— И что вы сделали?
— «Заболел» перед решающим боем. Друзья из медсанчасти подсобили. Я попал в армию 25-летним, в этом возрасте ты уже не совсем дурак. Твоим лейтенантам на четыре года меньше. Можно найти общий язык даже с этими мерзавцами, молодыми и задорными.
НАЙДЕНОВ СКАЖЕТ ЧТО УГОДНО
— Прощать вы умеете?
— Умею. И прощал. У меня игроки по два-три раза появлялись в команде. Всегда убеждал: не путайте футбол с жизнью. Проходит время — и ты, вчера кипевший, смотришь на ситуацию новыми глазами.
— И нет в футболе человека, которому руки бы не подали?
— Есть один. Игрок, и какой.
— Известный?
— Очень. Парень сдал игру. Кто такой — не скажу, он жив-здоров. Пусть живет дальше, Бог ему судья. Если команда продает, ты — в шоке. Но как-то своими методами «расколол» игроков, признались.
— Как «кололи»?
— Как гестапо. Уметь надо. Нынче вряд ли игрок рискнет «подписаться» на продажу матча. Слишком опасно. Прежде можно было спросить невзначай своего же игрока: у тебя такого-то телефона нет? Тот достает записную книжку, диктует. Думаешь: у тебя телефона президента этого клуба нет, а у игрока есть. Почему? Ставишь зарубку. На всякий пожарный.
— Чем тренер Овчинников не походил на всех остальных?
— Чаще всего заявляли: «А кто он такой?» Я отвечал: «Ребята, все верно, но мне проще. Вы думаете о том, что было вчера, — а я размышляю о будущем». Байки из склепа, которые обожают бывшие футболисты, никому не нужны. Выросло поколение, которое никого и ничего не помнит. Их волнует исключительно нынешний день.
— Найденов как-то сказал о себе: «Я очень добрый и честный». Овчинников может повторить то же самое про себя?
— Это ж Найденов. Он что угодно скажет. Я — не добрый. И не совсем честный. На собственный счет не заблуждаюсь, великим не просыпаюсь. Из любого честного рано или поздно делают дурака. Я однажды честно сказал — вы, наверное, помните?
— «Давал, даю и буду давать»?
— Да. Фраза, которую вырвали из контекста и пустили гулять по свету. В Воронеже было совещание тренеров первого дивизиона. К тому моменту уже отыграли первый круг, в некоторых городах нам отрывали голову. Кто-то рвался наверх, а мы мешались под ногами со своим футболом. И прозвучало предложение — от тех самых, которые меня «убивали», сыграть в честный футбол. Хорошее предложение?
— Восхитительное.
— Говорю: «Нас здесь 12 тренеров. Мы решили быть честными. Правда, один из нас сидит и думает: „Давал, даю и буду давать!“ Но руку за ваши идеи поднимает и подписаться готов под любым меморандумом». А полгода спустя в Сочи приносит мне Козин газету, а там крупными буквами эта фраза приписана мне.
— За давностью лет не хотите рассказать, как с Найденовым спасали друг друга от вылета?
— Ага, спасали. Дома играем вничью, затем едем в Сочи — и снова ничья. При трехочковой системе. Вечером телевизор включаю, там разговор: «Опять расписали».
— А в 93-м году задержали прибытие на стадион пожарной машины, матч с «Жемчужиной» начали позже конкурентов, — и сыграли как надо. С решающим голом на 93-й минуте.
— Это вам Найденов рассказал? Почему-то никто не помнит, как перед этим матчем мы победили Владикавказ — 1:0. Который рвался к медалям, не хватало лишь победы над нами… С «Жемчужиной» мы играли в минус 26. Последний тур, лед вместо поля. Игрок «Жемчужины» Игнатьев затормозил — так метров тридцать летел по этому льду. Как слышу про переход на систему «осень — весна», сразу вспоминаю тот полет. А Арсен Юльевич — великий сказочник. Да и корреспонденты из него Андерсена делают.
— Не любите корреспондентов?
— Когда с вами говоришь, довольно быстро чувствуешь, чего от тебя хотят. А на ту цитату «давал, даю и буду давать» могу заметить: зато мне никогда не давали.
— Не брали?
— В жизни денег не брал! А если взял, пусть у меня руки отвалятся. Прямо здесь, в «Метрополе»!
— Тогда вот еще байка про вас и Найденова. 93-й год, «Жемчужина» пробилась в высшую лигу. После матча с вашим «Локомотивом» Арсен Юльевич в коридоре спрашивает журналиста: «Как вам моя новая команда?»
— Ну-ну, очень интересно.
— Журналист отвечает: «Игра-то, по-моему, договорная». Тут Найденов увидал в коридоре вас и победно указал пальцем: «Я не хотел! Этот негодяй меня заставил!»
— Абсолютно в его стиле юмор. «Заставили» его. Покажите мне человека, который заставит Найденова сделать то, чего он не хочет. А вообще-то я стараюсь интервью не читать. Даже собственные. С корреспондентами мне сложно общаться. О каких-то вещах лучше молчать. Ушел я от темы?
— Технично. Сами не хотите книгу написать о собственных похождениях?
— Мне предложил один писатель из Финляндии организовать. Отвечаю: «Ты-то, сволочь, будешь там сидеть, на своем острове. А я в России — изображать Иисуса Христа».
— Есть в жизни правило, которое вы никогда не нарушали?
— «Не бери бабки». «Не продавай игры». Это правила — на всю жизнь. Могу вспомнить, как сыграли вничью с одной командой, которая рвалась в высшую лигу. Накануне мне предложили деньги, и я ответил: «Ребята, тогда прямо завтра мне надо заканчивать с тренерством». Если бы взял часть из «общака», любой футболист мог бы подойти ко мне после этого и назвать не Валерием Викторовичем, а по-простому: «Валер, ты что бурчишь? Как бабки брать, ты вместе с нами, а как напрягать, так меня»?
— Большая разница между «давать» и «брать»?
— О-о-о, про это кто-то хорошо сказал: «Давать — еще черт с ним. Вот брать — паскудно...»
БРАЗИЛЬЦЫ В ЛИВРЕЕ
— Не собираетесь в свою «Левадию» бразильцев привезти?
— Нет! Хватит. Приношу извинения всему российскому народу, за то, что первый их сюда притащил. Простить себе не могу эту пакость.
— Народ тогда гадал: Овчинников этих бразильцев на пляже нашел? Или еще где?
— Кто-то порекомендовал, и мы их выдернули в Нижний. Суммы за них просили смехотворные. Пять тысяч долларов за трансферы Бразильской конфедерации, две тысячи клубу. Семь тысяч за двоих. Найденов по поводу наших бразильцев все шутил. Продайте, говорит, их мне в Сочи.
— Зачем?
— «Одену в ливреи, поставлю около дома». Но на тот момент бразильцы свое дело сделали. Встряхнули народ, зрители пошли. Не так уж плохо они играли.
— Силва и Жуниор — так их, кажется, звали?
— Да. Мы-то их худо-бедно различали, а заявлять поехали — беда. На фотографиях совершенно одинаковые.
— Говорят, Жуниор осел в Нижнем, женился, работает на стройке?
— Не в курсе. По-моему, оба уехали в Бразилию — и с концами. Хотя девицы-то у них в Нижнем были, и не по одной. Успехом у нижегородских барышень пользовались фантастическим! Очереди к ним выстраивались. Жизненную задачу — воспроизводить себе подобных — бразильцы прекрасно понимали. И преуспели. Заметный след оставили в Нижнем Новгороде.
— Легенды ходили про ваши установки. Да и футболисты в интервью посмеивались, пересказывая. «Во вражеской штрафной зарыты деньги — пойдите и откопайте».
— Что в этом плохого? В самом деле — в чужой штрафной зарыты деньги. Скажите мне — что такое установка? Все построено на стрессе. Это и есть способность тренера — ошеломить. Можно фишки на макете двигать, но этим мы целую неделю занимались. Там, в тренировочном процессе, пытаешься говорить плавно. Но — только не на установке. Нужно завести людей так, чтоб у них шерсть дыбом стояла, когда выходят из раздевалки.
— Получалось?
— А как же! Но каждый раз надо было что-то новенькое подбрасывать. Вот это — уже искусство. Не умеешь — двигай фишки: «Отдай сюда, а ты беги сюда».
— Вы с утра знали, что скажете вечером на установке?
— В обед примерно догадывался. А к установке уже знал наверняка. Кстати, про мешок с деньгами в раздевалке вам тоже рассказывали?
— Нет. Что за мешок?
— Принес в раздевалку на установку мешок с деньгами. Мы долго до этого не платили. Клуб был недалеко от раздевалки, деньги привезли — я их схватил и принес ребятам.
— Мы слышали другую историю — о том, что премиальные за победу вы женам футболистов выдавали еще до игры, оговариваясь: «Представляю, с какими лицами ваши мужья будут их возвращать в случае поражения». А была хоть одна установка, на которую вы шли, не зная, что сказать?
— Была. 97-й год. Мы вылетаем — и мне нечего говорить. Нам уже не подняться. И я мог сказать одно: «Уважаемые, сохраните себя на 98-й год! Не бледнейте лицами, не подписывайтесь на известно какие предложения, не лезьте в грязь».
— До всех дошло?
— Нет. Многих пришлось поотцеплять. Не дали им играть.
— Как-то в вашу команду приехал из Италии Андрей Талалаев. Первый вопрос к нему был: «Мыло взял форму стирать?»
— Форму стирали сами, это было. И сейчас вторая лига, думаю, вручную стирает, хозяйственным мылом. Я еще не рассказываю, чего стоило команду в сочинскую «Камелию» поселить. Туда очередь стояла в три круга, как краковская колбаса. Подъехать невозможно было. Я, к слову, не считаю зазорным сам носить мячи на тренировку. Читал, и Хиддинк в Бору носит.
— Самые мучительные для вас как президента футбольного клуба переговоры с игроком?
— Не было мучительных, со мной торговаться трудно. Один чудак подлетел из Москвы, мы его через минут пять отправили: «Не в ту команду ты приехал. С такими запросами тебе дорога в „Баварию“ или в итальянскую серию А». Вообще дружить надо с богатыми.
— Почему?
— Взаймы не дадут, но и в долг не попросят. Второе — страшнее всего. Кто взял в долг, тот твой враг. Скажет, что через месяц отдаст — не верьте, не отдаст.
ПЕРВАК УМЕЕТ УБАЛТЫВАТЬ ЛОХОВ
— Худший день в вашей жизни?
— Вылет из высшей лиги. По утрам просыпался и не знал, как с самим собой разговаривать. Приезжаешь в клуб, и доходит — ты больше не в «вышке», ты — в первой. Должен говорить с людьми, которые остались в высшей лиге, а не можешь — у тебя язык заворачивается в обратную сторону, и понимаешь: ты — дерьмо.
— Так жестко?
— Конечно. Ты опустил планку. Момент психологически тяжелейший. Но когда раз вылетишь, уже ничем не напугаешь.
— Самая большая ваша ошибка?
— Уход из Тюмени в Орджоникидзе. И вторая — уход из «Содовика» в «ЛУКОЙЛ». Подвел людей в одном месте и не нашел счастья в другом. Можно понять, почему сбежал из Тюмени, но чтобы уйти из «Содовика», надо было быть полным идиотом.
— Да и было вам не 35 лет.
— В этом мастерство Первака — убалтыватъ футбольных лохов так, что готовы все бросить. Не зря тренер Хабаровска на вопрос, кого пригласил бы из Нижнего Новгорода, ответил: «Первака». Самое интересное, обиды на него у меня нет. Для меня это урок. Развели тебя, дурака, и правильно сделали.
— Картины коллекционируете, как и прежде?
— Да бросьте вы, «коллекция». Есть несколько картин. «Девятого вала» Айвазовского среди них не замечено. Я же не Андрей Червиченко, куда мне до него. Где олигарх, и где я.
— Зато гордость вашу, коллекцию икон, украли?
— В свое время многие занимались «досками», так это называлось. Я тоже увлекался. Это связано с православием, с моей личной верой. Все хранилось в Тарту, в доме матери. Какие-то шакалы залезли и выгребли.
— Они знали, что брать?
— Уверен. Отслеживали. Там были любопытные работы, — например, старая «Троица». Очень дорогая вещь. Но иконы воровать — жуть. Бог накажет.
— Нашли воров?
— Нет. Бесполезно искать, и ничего из той коллекции не всплывало. И не могло всплыть, так не бывает. Пришел участковый, посмотрел, подумал, наверное: «Еще одним гадом меньше».
ПОЛЕТ НА ДЖИПЕ
— Когда почувствовали себя верующим человеком?
— Был эпизод в двадцать лет, который заставил поверить по-настоящему. Утром выгнали из института, ни за что. Выгнали, и все. Через 24 часа восстановили, но за эти сутки я Боженьку вспомнил. Молился, как мог. В башке закрутилось: «Как жить дальше?!» В конце концов передо мной извинились, повесили новый приказ. Николай Иваныч Козин — жесткий ортодокс. Благодаря ему три поста в год выдерживаю. Вы думаете, почему я похудел?
— Поэтому?
— Посты так рассчитаны, что все мы должны быть стройными. Вот Найденов — человек уникальный. Помню — 2001 год, Сочи. Вбегает ко мне в гостиницу с криком: «Вашу мать, не знаете, что завтра пост?» И решили мы поститься: Найденов-то у нас — православный. Говорю ему: «Только смотри, все постимся»! — «О чем речь!»
— До того постились?
— Никогда.
— С непривычки тяжело?
— Не то слово. На третий день начинаешь шататься. Но смотрю на Найденова — у того репа как была улыбчивая и розовощекая, такой и осталась. Счастливый абсолютно. Я же зеленый был. А как внутри сосало — не передать. И тут дней десять спустя заезжаем к Найденову домой, жена Нина Степановна встречает. Спрашиваю: «Где главный-то?» — «Наверху спит», — отвечает. «Пообедал, что ли?» — «Да, котлетки съел, супчику...»
— Представляем ваш гнев.
— Не представляете. Башка закипела, я наверх кинулся — готов был его, спящего, разорвать и сожрать. А он потупился, глаза опустил: «Что я могу поделать, — не выдержал! Домой приезжаешь, а здесь котлеты у Нины Степановны...»
— Сорвались после этого?
— Ни в коем случае. Это был первый мой пост, остальные легче прошли. Теперь Рождественский пост жду, как манну небесную.
— С годами характер у людей порой меняется, и не в лучшую сторону. У вас тоже?
— Пожалуй. Раньше легче реагировал на неприятные вещи. Сейчас задумываешься: «Почему он так сказал? Какие у него основания?»
— Через год у вас юбилей — 60. Много?
— В Тюмени мне одна женщина, доктор наук говорила: «Голова ясная и свежая, все понимаю. А в зеркало гляну — старуха!» В голове действительно ничего не меняется. Работает лучите, чем прежде, анализирует глубже, думает в десять раз быстрее.
— На вашем таллинском «хаммере» тоже нижегородские номера, как на этом «порше»?
— Эстонские. Кстати, на «порше» номер 19-45, не обратили внимание? В 45-м году мы немцев кончили. Победный номер, особенный.
— Сами машину водите?
— Очень слабо. Лучше к машине меня не подпускать, не любитель. Разве что в экстремальной ситуации поеду.
— Даже по Москве?
— По Москве только Козин может ездить. В два часа ночи движение такое, как в Таллине в час пик. Как-то и в аварии побывал. Приличной. Летели так, что о-го-го. Бывают в жизни маленькие футбольные преступления, и чуть нас с Козиным бес не попутал. В нижегородском «Локомотиве» после вылета были огромные проблемы, и в 2000 году одна команда предлагала, чтобы мы снялись, — они тогда получали наше место. Все официально. Чтобы рассчитаться с работниками, поехали на эти переговоры, будь они неладны. Отъехали километров сто от Нижнего — и ухнули в обрыв. Сверху орали: «Вы живы?»
— На чем ехали?
— На джипе, в дикий гололед. Вот Николай Иваныч сидит, красавец мой, — он за рулем был. Повезло: за нами ехал вахтовый ЗИЛ-131, только такая машина нас могла вытянуть. Спасибо мужикам, помогли. И мы на этом джипе двинули дальше, без единой болячки.
— Зачем?
— Обещали, что приедем. Но тему, решили, снимаем. Оказались правы. Бог меня предупредил: «Вылетай как угодно, только не трогай футбол. Это святое».
— Есть в нынешнем Валерии Овчинникове что-то эстонское?
— Нет. Я как был чистый русак, так и остался. И мне больно, когда Израиль играет с Россией вничью. Я его на карте с лупой ищу, этот Израиль. Но при этом я — русак, которому хорошо в Таллине. Если приедете туда на Рождество, получите колоссальное удовольствие. Поверьте на слово.
… Кто-то из бывших его игроков сказал однажды про Овчинникова: «Он очень необычный человек. Может два часа без умолку говорить и ни разу не повториться. Причем говорить о чем угодно — о футболе, политике, экономике. Да хоть о самолетах». Мы, проведя в компании Валерия Викторовича ровно три часа, готовы согласиться. Он — может.
— Три часа — еще ничего, — посмеялся на прощание Овчинников. — У меня как-то в Нижнем разбор матча на семь часов растянулся. Без обеда команду оставил.
— Что так?
— Очень уж не понравилась наша игра в том матче. Да и сомнения определенные присутствовали. Ну, я как начал в 10 утра говорить, так в 5 вечера и закончил. Когда потом на часы взглянул, сам опешил.