Продолжение. Начало: Между Иисусом и Уилтом Чемберленом. Часть 1
Вспоминая то время, в Оскаре или Кариме я любил то, что для них не было ничего невозможного. Для моего воображения не было разницы, какой у человека талант, размер, возраст или цвет кожи. Уже когда мне исполнилось десять, я осознал, на самом деле осознал, что большинство игроков, которых я любил, были чёрными, а я – белым. Но для меня это всё равно ничего не значило: во вселенной под названием «Баскетбол» может случиться всё что угодно.
Однажды моя мама разрешила мне превратить мою старую белую майку (каким же маленьким я был!) в игровую форму «Никс»: я написал слово Knicks спереди, а цифру 10 и фамилию Фрэйзер — сзади. Затем для полноты картины я взял чёрную краску и пририсовал себе бороду и бакенбарды, которые, как я думал, должны были сделать меня похожим на Уолта. Я с огромным удовольствием вспоминаю те времена, когда вера в то, что нет ничего невозможного, была безгранична; я элементарно мог представить, что я – это не я, а 195-сантиметровый 28-летний чернокожий защитник, известный своими причудливыми шляпами и кофтами, «Роллс-Ройсом», великолепными навыками игры в защите и острейшими передачами.
Тогда я задумался о том, что все игроки, которых я любил, были плеймейкерами, разыгрывающими защитниками. Часто, пусть и не всегда, они были самыми низкими на паркете, что также не могло не оказать на меня влияния. Не потому что я знал, что никогда не стану высоким, но потому, что я был самым маленьким в семье. Несмотря на низкий рост, их игровой интеллект, безошибочные решения, скорость, навыки контроля мяча позволяли им быть главными действующими лицами на паркете. Ну, по крайней мере, мне так казалось: весь мир находился в руках самых маленьких.
К тому же они не были эгоистами, что положительно сказывалось на их игре. Они контролировали игру, не оказывая физического воздействия на противников, никак не проявляя агрессии, не демонстрируя, что они главные на паркете, хотя так оно и было. Я знаю, что в реальной жизни всё гораздо сложнее, но на тот момент ситуацию в своей семье я понимал отлично. Мой отец был агрессивным. Он постоянно командовал, кричал и чего-то требовал, в то время как моя мама была тихой, милой, полной сочувствия, великодушной, понимающей.
Помимо очевидных причин, почему маленькому мальчику больше понравится человек, обладающий положительными качествами, я могу добавить еще одну: мои братья и сестры росли и постепенно покидали дом, отец мог надолго уйти, и я проводил с мамой очень много времени. Моя мама была в каком-то смысле первым номером. От неё я узнал, что любовь – это разыгрывающий, ориентированный на передачи.
Для меня, подрастающего католика, в католической школе было совсем не трудно представить Иисуса в роли человека, осуществляющего идею главного тренера – Бога – прямо на паркете, эдакого божественного разыгрывающего, мастера результативной передачи. Имея перед глазами два примера-близнеца – маму и Иисуса, я задавался одним вопросом: смогу ли я собрать всю свою волю в кулак и стать самым великим разыгрывающим? И какой демон сможет пробудить во мне запретное желание, которое собьёт меня с пути истинного?
Все большие игроки держались отдельно от остальных, и Уилт Чемберлен был самым большим и самым плохим среди них. Я их ни любил, ни ненавидел, не уделял им особого внимания – к ним я испытывал смешанные чувства, сочетание притяжения и ужаса. Для меня они были словно динозавры; огромные до абсурда, они перемещались по паркету абсолютно иначе. И я, глядя на них, был словно загипнотизирован, будто видел живого динозавра, но в то же время напуган. Думаю, моё детское сознание было просто не готово узреть в них людей.
С точки зрения здравого смысла я понимал, что их функция на паркете – блок-шоты, подборы, очки из «краски». Но эмоции и эстетика никак не позволяли мне понять и объединить их задачи с их высокой стоимостью на рынке. За что они так ценятся? За то, что они огромные, занимают много места на паркете и живут в трёхсекундной зоне? Как можно уметь только получать мяч, но никак не контролировать его? Разве им не стоит беспокоиться о том, что они полностью зависят от тех, кто доставит им мяч? Что если они перестанут давать его?
К тому же разве не давит осознание того, что кто-то делает всю работу за тебя, а ты лишь получаешь мяч у кольца? Да ты же вообще промахиваться после этого не имеешь права, иначе все будут тебя ненавидеть. И когда эти гиганты промахиваются, я вскипаю изнутри, но пытаюсь успокоиться, говоря себе, что они сделали всё, что могли. Как Иисус. Как моя мама.
Но вместе с тем, кроме разыгрывающего Иисуса и его заместителя – моей мамы, ни один игрок не восхищал меня так, как это удавалось Уилту Чемберлену. И никогда в жизни я не волновался так, как это было во время визита «Лейкерс» к «Бакс» в Мэдисон 1 марта 1972 года. Я, разумеется, знал о 100 очках за одну игру Уилта, знал о 50 баллах в графе «результативность в среднем за матч», знал о 26 подборах в сезоне-1961/62. Я знал каждое его персональное достижение. Знал о его соперничестве с Биллом Расселом из «Селтикс», о том, как тяжело Чемберлену было добиться статуса победителя. Я изобличил его в индивидуализме: он никогда не пытался приспособиться под командную игру.
Уилт для меня был личностью несуществующей, в отличие от Джона Кеннеди или Майкла Джексона. Даже увидев его вживую, с расстояния всего лишь в пару метров, я не осознавал его реальности. За много лет на паркете мне довелось увидеть немало великих игроков, я смотрел, как их мифическое величие воплощалось передо мной. Так было с Уолтом ФрЭйзером. Но не с Уилтом — он играл в своей маленькой вселенной, яркий индивидуалист. Как многие говорили, он был больше чем жизнь, больше чем реальность. Мое юное сознание и сердце испытывали трепет, дыхание сбилось от присутствия Чемберлена.
Отец ненавидел Уилта. Я всегда думал, что это из-за того, что Чемберлен поддерживал Никсона на выборах 1972 года, но когда я недавно спросил моего отца об этом, он совсем не помнил причину. Ему больше импонировал Расселл, потому что тот смог интегрировать свои ошеломительные способности в командную игру. Цитируя моего отца, «Чемберлену была дарована огромная физическая сила, которую он использовал для того, чтобы игнорировать командную игру».
Сейчас эта версия выглядит куда более правдоподобной чем та, что я вспомнил. Сейчас я уже не шестилетний мальчик, но уже тогда вкусы и желания моего отца казались мне ненормальными. Они всегда были самыми главными в нашем доме, в котором вкусы и желания каждого члена семьи котировались выше моих. В рождественский вечер мы даже подарки открывали по старшинству. Поэтому если мой отец ненавидел Чемберлена, то это чувство должен был испытывать каждый в нашем доме. Для нас он был словно устрашающий, хмурящийся, ревущий демон: даже его номер на майке – 13 — казался мне проявлением злобы и угрозы.
Уже в том возрасте я нашёл один из действенных методов протеста против отца: тайная любовь к игрокам, которых он ненавидел. Даже несмотря на то, что мой отец не любил Уилта, он был своеобразным Чемберленом в нашей семье: наше нападение строилось полностью вокруг него, он ни с кем не считался, был крайне самонадеянным – и отец был совершенно не командным игроком. Поэтому, возможно, выражая нелюбовь к Чемберлену из-за неумения играть в команде, отец неосознанно выражал неприязнь к самому себе и желание быть чуть более похожим на Расселла.
Подобный анализ рискует быть довольно неточным, и я до конца не верю, что знаю, чем руководствовался и о чём думал мой отец. В чём я точно уверен, так это в том, что приравнивал моего отца к Уилту Чемберлену. И я верил, что в моей тайной симпатии к центровому крылись не только любовь и восхищение моим отцом, но и желание быть похожим на него. Что означало быть вовсе не разыгрывающим, а парнем, который может совершить 60 бросков за игру и не ощущать дискомфорта потому, что он знает: точными будут 36 из них и он наберёт под 100 очков за матч. Наверное, здорово быть Уилтом! Быть в центре внимания каждого, вся энергия направлена на тебя, и это не давит, это нормально, потому что ты больше и сильнее остальных и поэтому тебя невозможно остановить. Ты должен делать то, что ты хочешь. Если ты не прав, то кто-то или что-то тебя остановит.
В течение сезона-1971/72, когда я увидел Уилта под сводами «Дэйн Каунти Колизеум», в НБА было 17 команд, поделенных на две конференции: Восточную и Западную. Те в свою очередь состояли из четырёх дивизионов: Атлантического, Центрального, Тихоокеанского и Среднезападного. В Тихоокеанском не было равных «Лейкерс», соотношение побед и поражений у них было 57-11. «Бакс» уверенно лидировали в Среднезападном, одержав верх в 55 встречах при 15 поражениях. Обеим командам был гарантирован выход в плей-офф, сама встреча по напряжению была словно решающей в финальной серии — на кону преимущество своей площадки в матчах на вылет и рекорд лиги. Атмосфера была такой, какая должна была быть во время матча двух сильнейших, имевших в своем распоряжении одних из лучших игроков в истории НБА команд. Тем не менее на матч пришло всего лишь 9227 болельщиков. Все билеты на матч были проданы — очевидно, что сегодня на игру с участием звёзд такой величины придёт куда больше поклонников баскетбола. Несмотря на то, что, согласно статистике, свободных мест не должно было быть, в моих воспоминаниях о том вечере «Колизей» наполовину пустой.
Те «Лейкерс» вошли в топ-10 команд за первые 50 лет существования НБА. «Бакс» того же периода можно было бы смело ставить рядом – «олени»-1970/71, возможно, вообще самая сильная команда за всю историю. Из десяти человек, что вышли в старте тем вечером, пять попали в Зал славы: Чемберлен, Абдул-Джаббар, Робертсон, Гэйл Гудрич и Джерри Уэст, чей силуэт сейчас красуется на логотипе НБА. Все вышеупомянутые, кроме Гудрича, вошли в список 50 сильнейших игроков за всю историю НБА. Думаю, что большинство фанатов баскетбола включили бы эту четвёрку в список топ-10 игроков за всю историю существования баскетбола. Те, кто в тот вечер сидел на скамейке, в других командах были бы звёздами. А один из игроков «Лейкерс», выдавший в тот вечер отличный матч, в итоге попадёт в Зал славы, но в качестве тренера – речь идёт о Пэте Райли.
Я плохо помню саму игру, кроме выдающегося движения по периметру Уэста, Гудрича и Робертсона, дуэли Уилта и Карима под кольцом, их огромные ноги, постоянную борьбу — словно картинка из моей книги о динозаврах, где трицератопсы сражались с тиранозавром насмерть. Помню, что «Бакс» уступили с маленькой разницей. Я проверил старые газеты и обнаружил, что «олени» вели "+4" перед началом заключительной четверти, за минуту до конца разница в счёте достигла "+5", а в заключительную минуту «Лейкерс» выдали рывок 6:0. Победу «озёрникам» принёс бросок Гудрича – боже, как я ненавидел его – за четыре секунды до конца. Чемберлен смазал три штрафных, когда «Лейкерс» «горели» "-1", но после промаха мяч отскочил к форварду «Лос-Анджелеса» Хэппи Харрисону, который и отпасовал Гудричу.
Я сомневаюсь, что в этом возбуждении хоть на секунду задумывался о счёте. Через месяц или что-то в этом роде «Бакс» проиграют в финале Западной конференции «Лейкерс», которые в финале одержат верх над «Никс» — это будет второй титул для Уилта. Вскоре Оскар закончит карьеру, Карим будет обменян в «Лос-Анджелес», поэтому было тяжело продолжать болеть за «Милуоки»: место мифических героев в составе заняли простые смертные…
Но тем вечером, возвращаясь домой, я пытался осмыслить всё то, что сейчас произошло: Робертсон против Уэста, Абдул-Джаббар против Чемберлена — величайшие в истории игроки. И на следующий день, и потом в течение многих лет подряд я буду просить моего отца не парковать машину на дорожке к дому и, одевшись потеплее и взяв мячик из гаража, буду практиковаться. Играть до тех пор, пока от мороза не онемеют пальцы, пытаться отчаянно и с удовольствием вырастить особенного меня, пытаться достичь тех результатов, свидетелем которых мне довелось стать.
Десятилетие спустя, в течение первого и второго годов обучения в школе, на пике моей баскетбольной карьеры, я был разыгрывающим в своей команде. У нас было два комплекта формы: домашняя и выездная. Дома я играл под номером 1" — мне нравилось это число, которое казалось мне добрым и мягким. Номер квортербэков. Номер разыгрывающих. Но гостевая форма у меня была с числом 13 на спине – номер Уилта. Это было ещё задолго до появления Стива Нэша, конечно. В то время 13 было числом тяжёлым, неприятным, ужасным и ищущим драки. И в глубинах моей души, где я уже не так часто думаю о Уилте Чемберлене, число 13 привлекает и пугает меня. Бог знает, что я должен делать, когда ношу майку с таким номером.