«Я больше не могу. Это слишком сложно. Я не в силах выдержать эту боль. Зачем я должен продолжать жить дальше? Какой в этом смысл? Я прикован к постели слишком долго, и уже не знаю, что представляет собой реальный мир. Нет ни малейших оснований верить, что завтра будет лучше, чем сегодня.
Если бы у меня был пистолет, я бы им воспользовался».
Этими словами начинается новая автобиографическая книга известного в прошлом центрового Билла Уолтона. Он вспоминает события семилетней давности, когда из-за серьёзных проблем с позвоночником прославленный спортсмен не мог даже встать на ноги. Это стало результатом нескольких десятков лет, посвящённых баскетболу. Сочетая навыки элитного подбирающего игрока с очень высоким процентом реализации бросков, «большой» был звездой студенческой команды университета Калифорнии в Лос-Анджелесе, а затем «Портленда», «Сан-Диего»/«Клипперс» и «Бостона» в НБА, завоевав чемпионские перстни с первым и последним профессиональными коллективами в своей жизни, звание самого ценного игрока сезона, MVP финальной серии, включение в число 50 лучших исполнителей в истории сильнейшей лиги мира. Итогом долгих лет беспрестанных мучений и борьбы с травмами, проблем со стопами, не способными выдержать нагрузки, возлагаемые на них телом гиганта, последствий употребления обезболивающих препаратов, вызвавших эффект «фантомных болей» и сводивших прославленного атлета с ума. Следствием трёх пропущенных из-за повреждений потенциально пиковых сезонов в возрасте 26-29 лет и карьеры, вызывающей самый серьёзный в истории ассоциации вопрос: «А что, если..?
После всего этого Билл Уолтон был обездвижен и задумывался о самоубийстве.
Затем он фактически получил новый позвоночник, а вместе с ним и новую жизнь. Написал книгу воспоминаний, напомнив о себе баскетбольной общественности, и охотно общался с журналистами. Он говорил вежливо и по существу — отчасти из-за пережитых кризисов, но ещё и потому, что центровой всегда был человеком вдумчивым.
В совокупности с глубоким голосом, телом, не утратившим остатки былого могущества, и лучезарной улыбкой это притягивало к Уолтону внимание всех и каждого, кто оказывался по соседству с ним.
Сегодня, оставив позади свой самый худший кошмар, Билл счастлив. Он остаётся всё тем же бойким и позитивным телекомментатором, которым стал по окончании профессиональной карьеры. Источником совершенно непредсказуемых и нестандартных шуток в прямом эфире, выделявших его из числа коллег. Владельцем эксклюзивной палатки с солнечными батареями, другом Джерри Гарсии и очень скромным, застенчивым и нерешительным парнем. И, конечно, есть ещё один момент, определяющий характер центрового: он никогда не вспоминает о своих достижениях, даже самых выдающихся. Вспоминая о студенческих годах, Уолтон говорит не о 73-матчевой победной серии, растянувшейся на три сезона и увенчавшейся завоеванием двух титулов чемпиона NCAA и трёх наград лучшему игроку года в США. Вместо этого он акцентирует внимание на четырёх (!) поражениях в 90 поединках студенческого чемпионата, детали каждого из которых «большой» помнит по сей день и винит себя в том, что два не имевших аналогов в истории «стрика» — из семи последовательных побед в «Мартовском безумии» и 88 беспроигрышных встреч — прервались именно при нём.
В этом и есть весь Билл Уолтон.
— Основой вашей книги являются воспоминания о годах, проведённых в университете Калифорнии в Лос-Анджелесе, которым посвящено наибольшее количество глав. Почему?
— Я был человеком, проще всех остальных поддавшимся на уговоры Джона Вудена. Я стал его наихудшим ночным кошмаром. Я свёл его в могилу в возрасте 99 лет, хотя он мог пожить и дольше. Мои отношения с ним разделились на три периода. Первый — когда я ещё учился в школе и он звал меня в свою команду. Второй — когда я, собственно, и играл за Университет Калифорнии. И наконец, третий — в течение 36 лет мы были близкими друзьями. Я понятия не имею, что происходило между нами в учебном заведении. Я думал, что у всех есть то же самое, что и у меня: потрясающие родители, отличные школы и колледжи, позитивное окружение, великолепные тренеры. А затем я попал в НБА и осознал, насколько сильно я ошибался и как мне повезло с Вуденом. Поэтому все последующие годы нашего общения я посвятил исправлению всего, что натворил, и изо всех сил старался не привносить новые ужасы в его жизнь.
— Не кажется ли вам, что сегодняшние студенты, выставляющие свои кандидатуры на драфт после первого же года обучения в колледжах, многое теряют?
— Я в этом убеждён. Мне нравилось ходить в колледж. Это было фантастическое время, лучшее в нашей жизни. И именно Вуден сделал его таковым. Он пожертвовал собственными амбициями и выводил на первый план нас, баскетболистов. Я не помню ни единого случая, чтобы Джон попытался продвинуть себя за наш счёт или разбогатеть благодаря нашим достижениям на площадке. Более того, он вообще никогда не привлекал внимание к себе. Каждый тренер, с которым я пересекался в юные годы, являлся последователем или поклонником таланта Вудена, поэтому мне был известен только данный метод работы. Он был потрясающим парнем, безгранично любил баскетбол, обязанности наставника и учителя, обожал создавать сильные коллективы и прививал нам навыки работы в команде. Но мы это не ценили, что я и понял, едва оказавшись в НБА. В первый же день своей профессиональной карьеры я подумал: «Вот чёрт...»
— Если бы вы заранее знали, сколько лет карьеры вам отведено свыше, прервали бы обучение в колледже, чтобы попасть в НБА пораньше?
— Ни в коем случае. Я ни на секунду не пожалел о годах, проведённых в Университете Калифорнии, равно как и о своём решении выбрать именно это заведение. Я ни разу не отказывал в помощи, которую меня просили оказать как почётного выпускника. Сейчас, впрочем, я уверен, что там неоднократно ставили под сомнение целесообразность моего приглашения в программу. В университете всё было замечательно, но когда я попал в НБА, моя жизнь изменилась в худшую сторону.
Говоря о том, что нынешние студенты выставляют свои кандидатуры на драфт после одного сезона в NCAA, нужно понимать современные реалии. Скажем, если вы только поступили на факультет программирования и вам предлагают должность в главном офисе Google, Apple или Microsoft с окладом в $ 25 млн и возможностью последующего приобретения доли акций в компании, вы однозначно согласитесь. Но я хотел пройти полный курс обучения в колледже и даже мечтал об этом, хотя с самого первого дня, когда я взял в руки баскетбольный мяч, я знал, что попаду в НБА.
— И даже если бы вы предполагали, что баскетбол сотворит с вашим здоровьем, вы всё равно продолжили играть?
— Да. Конечно.
— Серьёзно, вы не повесили бы кроссовки на гвоздь по окончании университета?
— Поймите, я по-настоящему любил баскетбол и собирался играть до тех пор, пока могу. У меня никогда не возникало желания отложить мяч в сторону и заняться чем-то другим, равно как я никогда не встречал людей, прекративших выходить на площадку по собственной воле. Я уничтожил свой организм. Я перенёс 37 ортопедических операций и стёр свои стопы в порошок. У меня новое колено, новый позвоночник. И я чувствую себя счастливым человеком, хотя с самого начала я и понимал, что целым и невредимым из профессионального спорта мне не выбраться. Так и получилось. Но сейчас мне действительно лучше, что случается далко не с каждым. Я прекрасно осознаю, как мне повезло, и знаю, что это ко многому меня обязывает. Все те годы, что я был прикован к постели, я задавал себе вопрос, что стану делать, если в один прекрасный момент смогу подняться. Я в это не верил. Я не предполагал, что увижу свет в конце тоннеля и снова стану человеком.
— Описывая свои страдания и переживания в тексте книги, вы утверждаете, что жизнь преподносит нам самый главный урок уже на пороге смерти. Если бы у вас была возможность скорректировать свой жизненный путь, вычеркнули бы вы эти мрачные, полные отчаяния годы или нет?
— Каждый раз, когда мне приходилось выдерживать серьёзное испытание — сильнейшим из них, естественно, стала болезнь позвоночника, — я говорил себе, что этот период времени был наихудшим в моей жизни. Но спустя семь лет я могу сказать, что случившееся при всей трагичности оказалось переломным моментом, радикально изменившим мою жизнь, причём однозначно в лучшую сторону.
У меня впервые за долгие годы ничего не болит. Я никогда не был более занят и востребован, чем сейчас. Я никогда не был настолько счастлив. В конце концов, я никогда не чувствовал себя настолько здоровым и полным сил с начальной школы, где я получил свой первый разрыв связок колена. Я и предположить не мог, что когда-то избавлюсь от боли, и не думал, что смогу полюбить. Теперь у меня всё это есть, чего достичь очень и очень непросто. Такое не происходит по мановению волшебной палочки и не появляется из воздуха. Чтобы жизнь обрела смысл, нужно любить. Хотя, конечно, вам нужно задать этот же вопрос моей супруге — быть может, она даст вам иной ответ (смеётся).
— Когда вы обсуждали персону Вудена в прямом эфире телевидения, вы выглядели действительно счастливым человеком, да и сейчас излучаете безграничную, в какой-то степени детскую радость. Но в книге вы говорите, что подвели команду и очень многих окружавших вас людей. Как в вас уживаются два столь противоположных чувства — счастья и вины?
— Я придерживаюсь мнения, что судить о человеке надо не по тому, что он сделал, а исходя из того, что он мог или должен был совершить. И я был бы гораздо счастливее, если бы мы не проиграли те матчи в Университете Калифорнии. Мы были достаточно хороши. Ни в одном из поединков, в которых мы победили, мы не напоминали посредственную команду, пытающуюся всеми правдами и неправдами зацепиться за положительный результат. И, конечно, никто не готов был мириться с теми неудачами. Всё, что Вуден говорил тогда, оказалось правдой. Когда он устраивал душеспасительные беседы, его слова казались нам самыми бредовыми. Пирамида успеха? Кодекс семи правил? Что за чушь! Но затем Джон всегда говорил следующее: «Делайте всё возможное, ваших возможностей будет достаточно. Что бы вы ни делали, никогда не ломайте себя, не обманывайте себя и не пытайтесь перехитрить. Потом вы не выберетесь из этой трясины». Мы не имели ни малейшего понятия, о чём идет речь, пока не оказались в ловушке.
— И не выбрались из неё?
— Нет, никогда. Я всегда буду жить с этим «Что, если..?», осознавая всю невероятность достижения, которое нам не покорилось. Каждый раз, когда я встречаюсь с выпускником Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе, я вынужден извиняться за то, что мы могли совершить, но не совершили. Я подвёл своих друзей, команду, семью, и ответственность за это лежит на мне.
Вуден, когда я выступал под его началом, никогда не говорил о себе. Ни единого раза. Лишь спустя 36 лет, когда мы окончательно прижали его к стенке, он рассказал нам свою историю. Звучала она приблизительно так: «Когда я учился в школе, мы три раза кряду выходили в финал чемпионата штата. Первый матч мы убедительно выиграли, второй без вариантов проиграли. А в третьем я промахнулся с линии штрафных за пару секунд до финальной сирены, соперник совершил подбор и забил с середины площадки, завоевав титул. И виноват в этом был только я, потому что смазал свой бросок». А ведь Джон был рекордсменом по реализации штрафных, лучшим их исполнителем в истории баскетбола. Он забил, если я не ошибаюсь, 138 бросков кряду в официальных матчах (на самом деле 134. — Прим. GQ). Затем он произнёс следующее: «Я не реализовал тот штрафной и никогда не пережил это потрясение. Я бы обменял все 10 чемпионских титулов Университета Калифорнии, которые я с ним завоевал, на тот единственный бросок».
— Что бы вы сказали ему сейчас, если бы у вас была возможность пообщаться с ним в последний раз?
— То же самое, что я действительно сказал ему перед смертью: «Спасибо, тренер. Я люблю тебя. Прости, что испортил твою жизнь».
Мы находились так близко к цели, но не достигли её. По многим причинам — из-за натянутых отношений между игроками, моих проблем со здоровьем и так далее. У нас было всё необходимое, но мы не использовали свой шанс. Неспособность ответить на вызов является первым шагом к провалу.
— Вы действительно считаете, что испортили жизнь Вудена?
— Однозначно. Когда я пришёл в команду, он выглядел молодым, свежим, полным сил, на голове Джона не было ни единого седого волоса. В течение следующих полутора лет он перенёс два сердечных приступа, а его здоровье было подорвано раз и навсегда. Посмотрите на фотографии Вудена в 1970 году, и сравните их с тем, как он выглядел после моего выпуска из университета. И тогда вы поймёте, о чем я говорю.