Виктор Петренко, выиграв в 1992 году золото Альбервилля, положил начало серии наших побед на Олимпиадах, которую продолжили Урманов в 94-м, Кулик в 98-м, Ягудин в Солт-Лейк-Сити в 2002-м и Плющенко в Турине в 2006-м. С недавних пор Виктора снова можно увидеть в «уголке слез и поцелуев», где фигуристы ждут объявления судейских оценок. Но теперь уже в роли тренера.
О своих учениках, о том, каково быть тренером, и о том, что значат для него Олимпийские игры, Виктор Петренко рассказал нашему корреспонденту во время чемпионата Европы, проходившего в Таллине.
Спортсмены не становятся хорошими тренерами автоматически. Одно дело — кататься самому, и совсем другое — учить того, кто ещё не умеет…
— Ваша ученица Ксения Макарова стала девятой на европейском форуме. Это достижение, с которым вас можно поздравить, или рассчитывали на большее?
— Для Ксении это был первый опыт соревнований на таком уровне, и сложно было прогнозировать. Главная цель, которая ставилась, — хорошо прокататься. Я считаю, что Ксения боролась. Могла выступить лучше, конечно. Но, думаю, для первого раза это достойный результат. К тому же сезон у неё начался ещё в августе, на этапах юниорской серии Гран-при. Требования к произвольной программе у юниоров и взрослых спортсменов отличаются, даже продолжительность программы разная, поэтому нам пришлось вносить небольшие изменения в программу.
— Ещё одна ваша ученица, Наталья Попова, попала в произвольную программу – это успех?
— Мы довольны её выступлением. Во-первых, это вообще первый её старт на международном турнире такого высокого уровня. У неё был небольшой завальчик, но для первого раза… Мы знаем, над чем работать, видим ошибки, но видим и направление, в котором надо двигаться. Ей ведь всего шестнадцать.
— Алексею Мишину приписывают утверждение, что лучше десять средних мальчиков, чем одна талантливая девочка, что с девочками тяжело работать… А вы как думаете?
— У Алексея Николаевича больше опыта работы, чем у меня, не только с девочками, но и с мальчиками. Я же получаю удовольствие от уроков. Ксюша буквально ловит каждое слово, любое замечание – никаких проблем, и с другой ученицей тоже…
— Насколько сложным для вас был переход к тренерской работе?
— Он был довольно плавным. Я начинал с того, что помогал Галине Яковлевне Змиевской. У неё огромный опыт. И моя жена Нина тоже давно работает. Поэтому мне всегда есть с кем посоветоваться в сложных случаях, всегда рядом есть тот, кто подскажет, на что обратить внимание… Спортсмены не становятся хорошими тренерами автоматически. Одно дело — кататься самому, и совсем другое — учить того, кто ещё не умеет…
— Вы одновременно и технический специалист ISU. Как это сочетается с тренерской работой?
— Я не могу судить соревнования, где возможен конфликт интересов, где выступают спортсмены, которых я тренирую. А в тренерской работе помогает знание всех последних изменений в правилах. Постоянно ведь появляются какие-то нюансы, за которыми можно и не уследить.
Я ничего не придумывал сам. Хореограф говорил: ты должен общаться с публикой, и я пропускал программу через себя и разговаривал…
— Вы как спортсмен застали ещё обязательные фигуры. Многие специалисты считают, что без них потерялись базовые навыки скольжения, сложнее стало научить спортсменов кататься на рёбрах и делать элементы. Вы согласны с этим утверждением?
— Конечно, когда тратишь много часов в неделю на все крюки-выкрюки, потом эти повороты намного проще использовать в программах. Сейчас мы сталкиваемся с тем, что при недостаточном владении коньком у спортсменов появляются проблемы с прыжками, в результате — много неправильных рёбер на флипе и лутце, недокрутов.
— Когда вы катались сами, заметно выделялись своей пластикой, у вас был особенный стиль. Что-то придумывали сами или всё шло от постановщика?
— Хореограф ставил программу, а потом с постановщиком и тренером мы её шлифовали, доводили до совершенства каждое движение. Хотя я ничего не придумывал сам. Хореограф говорил: ты должен общаться с публикой, и я пропускал программу через себя и разговаривал…
— Что проще: выступать самому или смотреть, как катается ваш спортсмен?
— Когда ты сам выходишь, то сам контролируешь процесс, что-то получается, что-то нет… А когда стоишь у бортика, то ни на что уже не можешь повлиять, только стоишь и переживаешь. Прокатываешь за спортсмена эту же программу.
— Вернёмся к вашим ученикам. Как дела у Джонни? Он не выиграл чемпионат США, но смог попасть в сборную.
— Он доволен. Это была основная задача: попасть в команду на Олимпийские игры, и он с ней справился, выполнил программу-минимум. Следующий этап — Олимпийские игры, непредсказуемые соревнования, где много нервов. Ведь в отличие от чемпионата мира, который проходит ежегодно, игры бывают раз в четыре года. Это всегда интересно, поэтому соревнований такого уровня, как Олимпиада, ждём с нетерпением.
— Джонни собирается делать четверной прыжок на Олимпиаде?
Первая Олимпиада — это праздник спорта, вторая — ответственность, а третья — это уже борьба с самим собой.
— Он давно готовит его на тренировках. Посмотрим.
— Последний вопрос про ещё одного вашего ученика, который, правда, был у вас совсем недолго. Почему вы отговаривали Стефана Ламбьеля уходить из спорта?
— Он же вернулся.
— Он вернулся, потому что стал чувствовать себя лучше. Он не знал тогда, что сможет найти терапевта, который ему поможет.
— Тогда это было его решение. Я говорил ему, что до Олимпиады осталось не так много времени и если упустить возможность, пропустить эти Олимпийские игры, потом с этим жить всю жизнь. Когда мы встретились в Японии летом на шоу, я увидел, как Стефан катается, и посоветовал ему всё-таки изменить своё решение и попробовать себя ещё раз. Я рад, что он это сделал, надеюсь, повлияло и моё мнение тоже.
— Стефан сказал осенью, что первая Олимпиада – это весело, вторая – нервно, а третья — это что-то невообразимое. У вас тоже было три Олимпиады, как вам такое суждение?
— Я согласен. Первая Олимпиада — это праздник спорта, вторая — ответственность, а третья — это уже борьба с самим собой.